– Извините, друзья, жизнь, чужая жизнь, – кинул тихо сидящим у калитки собаке и двум кошкам и, уверенный, что они поймут, двинул в сторону клиники.
– Нет, ну нормально, да? – спросила Валя, заглянув в коробку, когда он поставил её на стол в операционной. – Нет, Лар, ты только глянь! – крикнула в открытую дверь.
– Да уже не хочу даже, – донеслось оттуда, но всё же Лариса появилась, вытирая только что помытые руки – у неё уже был первый приём. – Что там ещё? Какая-нибудь макака?
– Лиса, Лар. Нет, ты прикинь? Ты откуда их выкапываешь? Тебе, Ромка, совсем уже делать нечего?
– Лиса? Да ладно. – Лариса подошла и заглянула в коробку. Издала какой-то сдавленный звук. Подняла растерянные глаза на Валю. – Слушай, ну эта… как же оно? Тут ведь живого места…
– Лиса, Ромка, ты понимаешь, лиса, – продолжала втолковывать Валя, не слушая. – Что мы с лисой делать будем, ты соображаешь вообще, нет?
– Какая разница? Лиса – не лиса. Считайте, что собака.
– Ромка, да ты издеваешься! – Валя всплеснула руками.
– Валь, ладно. Ты сюда глянь. Что делать-то?..
Валя наконец наклонилась в коробку и стала осматривать зверя, всё больше и больше мрачнея. Цыкнула зубом, покачала головой и отошла к столику, стала натягивать перчатки.
– Вынимай, чего стоишь, – бросила Ларисе. – У тебя есть кто?
– Запись.
– Отмени. А ты чего ещё тут? Вали давай. Там сиди. Живей. И тару свою с собой. Ну!
Лиса выложили на стол. Он растёкся по нему мокрой тряпкой. Валя давала распоряжения, заправляя шприц. Лариса быстро, уверенными движениями выстригала мех вокруг раны. Валя подошла, ощупала переднюю лапу. Зверь вздрогнул и открыл глаза.
– Ты чего ещё тут? За дверь, я сказала. Позову, – не оборачиваясь, бросила она Роме и вколола лису снотворное.
В этот момент живой глаз нашёл его, и Рома постарался передать лису что-то хорошее – надежду, уверенность, спокойствие. Лис поверил. Ничего не сказал, но поверил. Рома почувствовал это и с лёгким сердцем вышел. Нет, это было не как с серым. Серого Рома не мог забыть, но сейчас было совсем не так, а значит, можно было верить. Ещё можно.
Лис провёл в клинике три дня. У него оказались переломаны две, а не одна, как полагал Рома, лапы – обе передние. Ему наложили швы, сделали узи, чтобы понять, нет ли внутренних кровоизлияний, но их, по счастью, не оказалось, и позвоночник был цел.
Весь перебинтованный, с шинами на лапах, в елизаветинском воротнике, стриженный клоками он больше походил на странную игрушку, нежели на живое существо. Но теперь на него можно было смотреть без содрогания.
– Никаких гарантий, – сказала Лариса, сделав строгое лицо и не глядя Роме в глаза, когда он пришёл его забирать. – Мы – что могли, но нужен уход. Ты сам будешь?
– Сам, – кивнул Рома.
Лариса молча покачала головой.
– Ладно, – вздохнув, сказала потом: – Я объясню.
И стала рассказывать, что делать, как перевязывать, за чем особенно следить… Рома слушал, кивал и поглаживал спящего в коробке лиса. Лис не шевелился. Лису снился лес.
– Всё понял? – спросила Лариса, закончив.
Рома кивнул. Она снова, без доверия, как с маленьким, покачала головой.
– Я пойду? – спросил Рома и встал.
Лариса пожала плечами, вроде как иди, конечно, что ещё с тобой делать. Рома взял коробку на вытянутых руках, пошёл к двери.
– Смелый ты человек, – услышал в спину. Обернулся.
– Почему?
– Всех к себе тянешь. Другие мимо проходят. А ты…
– Я не могу, – пожал плечами.
– Вот и я говорю…
– Интересная такая: пройти мимо, – рассуждал Рома по своей новой привычке вслух, делясь с ведяной. – Это как вообще: пройти? Он же живой. И достоин жизни. И все… Нет, не могу. Даже думать. Ну, ты понимаешь, – говорил, невольно вслушиваясь в пустоту дома, надеясь услышать ответ.
Лиса он поселил на веранде. Чутьё подсказало, что дикому зверю дома будет слишком жарко, а на веранде – в самый раз: не морозно, как на улице, но всё же прохладно. В чулане нашлась старая шуба и большая коробка из-под микроволновки, в которой Лису было свободно с его воротником. На веранде стоял стол, под ним он и разместил коробку – там Лису было спокойно и темно, как в норе. Ему требовался теперь уход, хорошее кормление, уколы витаминов. Через неделю – на перевязку.
– Ничего, ты у меня ещё побегаешь, ты у меня ещё мышковать станешь, – ободрял его Рома, наплевав на несуществующее будущее: Лис его не понимал, но в уверенном голосе чуял поддержку и благодарно вздрагивал.
Потянулись дни лечения, тягостные и тревожные. Лис будто обмер в состоянии междужизнья. Он лежал безвольной мягкой игрушкой под столом, не реагируя на Рому, терпеливо принимая всё, что с ним делали. Рома поил его куриным бульоном, выгребал грязные газеты, успокаивал озлобившегося Гренобыча, гладил и разговаривал.
Через неделю, в понедельник, отнёс на перевязку.
Возвращая его, чистого и пахнущего свежими бинтами, Лариса даже не качала уже головой, а только смотрела на Рому с осуждением. За эту неделю он появлялся в клинике только дважды, но оба случая были не сложные, а вот Лиса она явно не понимала и даже не пыталась.
Вернувшись домой, положив Лиса на подстилку под столом, Рома опустился рядом. Ему вспомнился этот взгляд Ларисы, и он ощутил, что ужасно, смертельно устал. Он как будто бы на себе, в гору, волок телегу, полную камней, а вокруг стояли люди. Кто-то смотрел с осуждением, как Лариса, но хотя бы не мешал. Другие же подкладывали и подкладывали камни.
Он закрыл глаза и так сидел. Ему казалось, что силы покидают его, что он постарел на двадцать лет, что он полое дуплистое дерево, которое почти не чует корней. Все эти люди, звери, бесконечные просьбы, заботы, всё, что обрушилось на него с момента ухода ведяны, потихоньку подтачивало его изнутри, выматывало, вытягивало силы. До этого дня он думал, что это не касается его, что он скользит по ним, не принимая в сердце, делая только то, что не может не делать, как не может не слушать, имея уши, или не видеть, имея глаза. Но вдруг почувствовал, что это не так. Что всякая просьба, любой человек или зверь, пришедший к нему, шёл не только за здоровьем, помощью или подсказкой, но – и это в первую очередь – за куском его души. Полюби меня, говорили они, если не ты, никто больше нас не полюбит, – и Рома любил их, жалел их и делился с ними тем, что в нём было, ничего не получая взамен. Звери уходили, на их место приходили новые, люди рассказывали о Роме друг другу и шли, шли, шли.
Нужен ли мне
