Мира стала убирать со стола, ей помогали две старые женщины: вымыть посуду, вытереть ее тщательно, особенно деревянную, расставить все по местам и убрать с пола крошки, чтобы мышам не достались. Понемногу расходились… В комнате остались лишь гостья и жена Ландоса.
– Я узнала тебя, – сказала Мира, внимательно посмотрев в глаза страннице.
– И я узнала тебя, хотя никогда не видела…
– Это ты встретила моего мужа перед последней битвой в лесу?
Старуха промолчала. Потрескивало полено в печи, к запаху березовых углей примешивался еле слышный аромат травяного настоя. Где-то наверху Паска пела колыбельную тоненьким, приятным голосом. За окнами темнота, как будто терем был единственным населенным местом в мире. Безветренной ночью ничто не шелохнется…
– Ты знаешь, что с ними случилось? – снова молвила супруга рыцаря.
Гостья вскинула на нее внимательные голубые глаза. Она не произносила ни слова.
– Они были схвачены Даневаном и увезены в Вандервилль. Наверное, их уже нет в живых, – задумчиво продолжала хозяйка, так же пристально всматриваясь в лицо собеседницы.
– Если ты не видела тела мужа, как можешь его хоронить? – сурово произнесла Орана. – Или тебе пообещали, что его убьют?
– Известна ли тебе их судьба? – переспросила Мира после некоторого молчания, словно не слыша последних слов старухи.
– Нет… Осень принесет вести, пока только слухами земля полнится…
– Что ты знаешь обо мне, лесная колдунья? – гордо вскинула голову хозяйка.
– Знаю, что предала ты мужа и народ. Знаю, что лорд Даневан передавал тебе яд, который ты подкладывала им в пищу многие месяцы. И не одна я уже это знаю, скоро и до вас вести докатятся…
– Ты знаешь, почему я это сделала? – Мира вздохнула судорожно и освободила горло от высокого воротника платья, словно ей стало трудно дышать. И вдруг, будто не могла больше выдержать, закричала: – Не молчи! Если это ты, Орана, то ты ведь знаешь, почему я это делала?! И ты знаешь, что меня ждет! Ответь, пожалуйста, ответь!
– Тебя ждет смерть, как и твоего сына. Ненадолго ты переживешь мужа, но жив он пока…
Мира бросилась на колени перед гостьей и разрыдалась.
– Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, – сурово сказала старая женщина. – Слишком много ты взяла на себя. Не вынесешь ноши, принятой добровольно…
– Нет! Нет! Нет! – плача, причитала хозяйка. – Мужчины убивают в бою, убивают на охоте. Каждый, кто защищает свой дом, имеет право погубить того, кто посягнет на жизнь, имущество и семью с оружием в руках!
– Кто посягнет с оружием в руках, – повторила Орана. – Кто посягал на тебя с оружием в руках?
– Ты сама мать! Женщина дает жизнь, и нет никого и ничего более близкого и дорогого, чем дети, которые выходят из нашего чрева. Как нам не защищать их? Как не стараться продлить их жизни, если им грозит опасность?..
Странница подняла глаза на темное окошко, сказала задумчиво:
– Волчица – самая лучшая мать. Но и волчица убивает смертельно раненного детеныша…
– Мой сын не смертельно ранен. Он может жить! Он живет уже три года с тех пор, как заболел…
– Он умрет… рано или поздно.
– Мы все умрем, – Мира вытерла слезы со щек и села на скамью рядом со старухой. – Но пусть мы умрем раньше детей!
– Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, – снова повторила Орана и повысила голос: – Воины выполняют свой долг. Если кто-то убивает ради удовольствия, он должен быть казнен.
– Я выполняла свой долг! Я защищала моего ребенка! Он может жить… он живет.
Старуха посмотрела на нее строго и приказала:
– Покажи мне его.
Вдвоем они поднялись на второй этаж. Внутри терема не было стен. Внизу, у входа, все свободное пространство занимала открытая горница с большой печью посередине, которая топилась день и ночь. Наверх вела резная лестница. Деревянный настил тянулся по всему периметру вдоль стен, огороженный перилами и примыкающий к печи, высящейся до потолка. Прямо на полу расстелены матрасы, набитые сеном и покрытые шкурами – здесь спали дети. Паска качала колыбель, подвешенную на толстых веревках к потолку, и что-то тихонько бормотала. Ее светлые распущенные волосы покрывали всю спину, глаза были сонными.
Мира подвела Орану к отдельно стоящей лежанке и откинула покрывало. Молодой человек, очень худой и очень красивый, повернул безбородое лицо к склонившимся над ним женщинам. Темные круги вокруг глаз подчеркивали их цвет – светло-голубой, почти белый. Он внимательно посмотрел на подошедших, словно не узнавая никого из них.
– Свар, как ты сегодня? – Мира с любовью провела ладонью по его темно-русым волосам.
– Лучше… – юноша еле приоткрывал губы. – Я не помню, кто меня привез из леса?
– Я… я и Паска пошли за тобой вчера, – прошептала мать. – К счастью, ты не ушел далеко.
Справа, на грубой рубахе юноши, занимая весь бок, расплывалось розовое пятно. Орана умелыми руками подняла рубашку и сняла повязку, хозяйка помогала ей. Молодой человек поморщился от боли и отвел руку, чтобы облегчить им перевязку. Вдвоем они освободили рану от пропитанной мазью ткани. Грудь юноши поднималась и опускалась с еле слышным свистом. Через ребра к грудине шла неглубокая рваная рана, сочащаяся сукровицей.
Паска оставила уснувшего ребенка, спустилась вниз и вернулась с миской, полной черной тягучей мази, и чистой тканью. Вместе они очистили рану, положили новую повязку. Юноша закрыл глаза и снова поморщился… Никто больше ничего не говорил. Укрыв перевязанного отрока, Паска растянулась здесь же, на полу, рядом со спящими детьми, а Мира и Орана спустились вниз.
– Расскажи, – коротко велела старуха.
Они вновь сели на лавку. Женщина подвинулась к ней совсем близко и зашептала прямо в ухо:
– Три года, как Свар заболел этой болезнью. Начинается она всегда внезапно. Падает он и принимается корчиться в судорогах. Не часто, один раз на полную луну обычно… И потом лежит больной и слабый несколько дней, встать не может, ноги отказываются служить. Когда это случилось в первый раз, упал он с коня и запутался в стремени, лошадь поволокла его, чудом спасся… А сейчас вот в лесу, шел по берегу, потерял сознание, скатился по склону, разорвал сухим суком кожу… Счастье, что река уже не полноводная, а то утоп бы. Мы его нашли с Паской лежащим внизу. Как еще не захлебнулся: у самой кромки воды лежал, губ она касалась! Когда есть лекарство, все нормально – не падает, не корчится. Но закончилось оно… Перед пленением Даневаном рыцарей передали мне порошок сухой. Нету его вот уже две луны, и снова начались припадки…
– Знаю я эту болезнь. Не проходит она, – Орана сурово посмотрела на нее. – Всю жизнь, сколько жить будет, падать ему
