– Но она же была грязная! – доносился из гостиной расстроенный голос лакея, пытавшегося защититься от нападок. – На нее паутина наросла!
– Честное слово, Эрл, даже дети знают, что вот эта самая паутина признак дороговизны! Да я за нее доплатила три золотых шейра!
– Эсса Хилберт, вас явно обманули, – промычал он. – Хотите, я лично спущусь в погреб, накручу на метелку нашей родненькой паутинки и заляпаю бутылку обратно?
– Светлые боги, не разрывайте мне сердце! Вы как будто в Риоре родились! – выдала мама ругательство, обычно страшно обижавшее эсхардцев с любой родословной.
– Эсса, но я действительно родился в Риоре, – заметил слуга.
– Вот именно! – с чувством воскликнула матушка.
Доар с Альдоном задержались возле картины с изображением мощного грифона, и я никак не могла войти в гостиную, чтобы остановить несправедливую атаку на Эрла. Когда мужчины наконец отошли от стены, мне удалось дотянуться до дверной ручки. Но расстроенный слуга уже вышел с низко опущенной головой.
Я успела перехватить дверь, надеясь с порога намекнуть матушке, что в нашем доме слуг «полировать» не следует, но поперхнулась словами. Мама украдкой подливала в стакан с совреном, какой обычно пил Доар, снадобье из маленького подозрительного флакона.
– Ты что делаешь? – спросила я, отказываясь верить в реальность происходящего.
Она вздрогнула и резко оглянулась. На секунду в ее моложавом лице проявилась паника. Длина поводка позволяла нырнуть в глубь комнаты, чем я не преминула воспользоваться. Тихо закрыла за собой дверь и прошептала:
– Мама, я не предполагала, что ты опустишься до такого!
– Аделис… – Она прикрыла глаза. – Совершенно точно ты не должна была этого увидеть.
– Ты ненавидишь Доара настолько, что решила его отравить?! – задыхаясь от злости, воскликнула я.
– Чего? – копируя манеру Руфи, вытаращилась мама. – За кого ты меня принимаешь? Ты права, я не в восторге от того, что происходит у вас с этим риорцем, но чтобы подливать ему яд? Кажется, мне следует оскорбиться.
– Кажется, тебе следует собрать вещи и немедленно покинуть Риор. И больше никогда – хорошо меня слышишь? – никогда здесь не появляться!
– Это не яд, а возбуждающие капли! – прижав флакон к декольте, выпалила мама.
– Да ты брешешь! – не нашла я других комментариев.
– Светлые боги, Аделис! У тебя лексикон, как у сапожника, – проворчала она без обычного нравоучительного тона.
Вдруг мужчины попытались войти в гостиную.
– Риаты, позвольте благородным эссам поговорить с глазу на глаз! – заявила я. – Полюбуйтесь пару минут картинами.
Доар открыл рот, чтобы высказать несогласие, но дверь перед его носом захлопнулась. Мы с матушкой снова остались наедине.
– Как же мне неловко, – пробормотала мама, присаживаясь на диван. – Но, дочь, ты взрослая женщина. Была замужем, успела развестись и даже спишь с бывшим мужем в одной кровати…
– Покороче, мама, – оборвала перечисление «подвигов».
– Понимаешь, ректор Альдон – мужчина видный, родовитый, и воспитание не хромает. Другими словами, как раз в моем вкусе. И мне пришла в голову мысль… А что я теряюсь? Подумаешь риорец, зато ректор большой академии, преподаватель, маг – в общем, исключительно достойный человек.
– Я что-то не улавливаю в твоих словах смысла, – доходило до меня туговато.
– Аделис, почему ты заставляешь произносить это вслух? – Она была в отчаянии. – Я собираюсь посетить его спальню сегодняшней ночью.
– Ты?!
– Почему в голосе женщины, сожительствующей с бывшим мужем, я слышу неодобрение? – с нажимом уточнила матушка.
– Тебе почудилось, – моргнула я. Она раздобыла возбуждающее средство для Альдона? Кто эта женщина, и в каком погребе она держит мою расчетливую, ледяную, как айсберг Белого моря, мать?!
– Тарим в почтенном возрасте, и я подумала… чтобы ночью избежать, так сказать, досадного конфуза, который заденет его мужскую гордость, стоит добавить ему капли для жизненной энергии.
– Я… не знаю, что сказать.
– Просто сделай вид, что этого разговора не было. – Она быстро спрятала флакон в карман платья и с улыбкой пригласила мужчин на пирушку.
Все еще ошарашенная заявлением благородной эссы, из кресла я следила, как она ненавязчиво и мастерски обхаживала ректора.
– Тарим, – назвала матушка его по имени и протянула хрустальный стакан с крепким напитком, – ваш соврен.
– Соврен у Доара отличный, но сегодня я, пожалуй, ограничусь ликарием, – заставив улыбку чистокровной эссы подувянуть, отказался он от угощения. – Ликарий из черной ягоды, налитый очаровательной эссой, просто божественен!
Фу! Как витиевато и безвкусно!
Матушка не спорила, потому что всю жизнь не переносила алкоголя. Для нее не имело никакой разницы – соврен, ликарий или вообще имбирный эль, любые напитки приводили к магическому срыву и обмораживанию собутыльников.
– Эсса Хилберт, не стесняйтесь предложить мне. – Доар бесцеремонно забрал стакан из рук ошарашенной тещи и немедленно сделал большой глоток.
Мы с матушкой натуральным образом остолбенели.
– Аделис, я помню твои правила. – Видимо, он решил, будто я волновалась из-за хмеля. – Всего один стакан.
«Но, проклятье, какой!»
– Крепись, дочь моя, – прошептала мама, проходя мимо, и ободряюще похлопала меня по плечу.
Поначалу все шло неплохо. Даже удачно. Но через полчаса Доар заерзал на диване, снял пиджак и ослабил узел галстука. Потом поднялся, некоторое время помаячил по гостиной, словно не находя себе места. Глаза его блестели, на скулах появились лихорадочные пятна, и по всему складывалось впечатление, что он захмелел с нескольких глотков крепкого алкоголя.
– Как вы себя чувствуете? – с непроницаемым видом спросила мама.
– Превосходно, эсса Хилберт, прекрасный вечер. Вам не кажется, что в комнате слишком натоплено? Может, окна откроем?
– Камин даже не зажжен, – сдержанно заметила я.
– И впрямь не горит, – растерянно потер затылок Доар. – Соврен возымел такой… неожиданный эффект.
По всей видимости, от забористых капель его страшно ломало. Он плюхнулся на диван и, резко закинув ногу на ногу, мыском туфли едва не сбил графин с низенького столика. Хрусталь истерично зазвенел. В комнате воцарилось удивленное молчание.
– Извините, – через долгую паузу в тишине произнес Доар.
Он больше не участвовал в общей беседе. Плавил меня призывным взглядом, прикусывал палец и в общем вел себя не то чтобы развязно, но в воздухе ощущалось странное напряжение. Через некоторое время стало очевидным, что Доару неможется. Старшие посчитали, что пирушку пора заканчивать, и тихонечко удалились. Я запретила себе думать, разойдутся они по спальням или продолжат вечер.
Не сводя с меня потемневших глаз, Доар поднялся с дивана, приблизился к моему креслу и оперся руками о подлокотники.
– Эсса Хилберт, – голос звучал хрипловато, – вы сегодня очаровательны. И это платье…
– Что ты хочешь? – задала я «наиумнейший» вопрос, хотя прекрасно знала, какое именно снадобье плескалось в стакане с совреном.
– Кое-что… – Он выпрямился, повел плечами… и вдруг помахал руками, как крыльями мельницы. – Мне очень хочется на пробежку.
– Чего?
– Знаешь, – он потоптался, изображая бег на месте, – энергия бурлит. На месте усидеть не выходит. Как ты смотришь на пробежку?
– Выпей успокоительных капель, – мрачно посоветовала я и поднялась с кресла, полностью озадаченная.
Я-то полагала, что Доара снедала похоть и даже
