Под знаменитым ледяным взглядом чистокровной эссы секретарь несколько смешался:
– Сменить?
– Фигурально выражаясь.
– Вы знаете, эсса Хилберт, пожалуй, я пойду, – немедленно ретировался он.
– Удачно поработать, риат Нобри, – сдержанно улыбнулась я.
Ранним утром я прощалась с мамой и ректором Альдоном возле портала в башне перемещений. Черная стена волновалась от близости трех магов, по зеркальной глади, отражавшей наши непропорционально вытянутые фигуры, бежали круги. В сонном зале отбытий было немного народу, и на нас почти не обращали внимания.
Напоследок мама давала странные распоряжения, словно боялась, что в конечном итоге наш огромный особняк превратится в хлев.
– И скажи мастеру Гаэтану, чтобы холл обили зеленой тканью с золотым орнаментом. Цвет будет к месту.
– Хорошо, – смиренно кивнула я.
– И непременно закажи люстру из идэйского хрусталя. Каскадов поменьше, чтобы не было столько осколков, когда рухнет в следующий раз.
– Почему она должна рухнуть? – возмутилась я, но тут же вздохнула: – Именно так и поступлю.
– На праздник смены годов приезжайте к нам в академию.
– Если ректор Альдон будет не против, – улыбнулась я мужчине, сохранявшему удивительное спокойствие.
– Буду рад, – кивнул он.
– Ну, все.
Мама быстро обняла меня, окутав ароматом цветочных духов. И в этот душещипательный момент гулкий зал отбытия сотряс громкий злобный вопль:
– Аделис Хилберт, демоны тебя дери! Ты забыла в моем доме свою горгулью!
К нам на полных парах, пыша злостью, стремительно приближался Доар. Взлохмаченный, помятый, из-под расстегнутого пальто выглядывает полосатая пижама (даже знать не хочу, откуда она появилась в его шкафу, поди Якоб подарил). Одна нога обута в дорогую туфлю, а на второй красуется домашняя тапка. В руках Доар нес окаменелого Вжика.
– Светлых дней, – тяжело дыша, буркнул он в сторону старших и впился в меня ненавидящим взглядом. – Забери своего питомца!
Он втюхал мне горгулью, развернулся на пятках и, размахивая руками, направился к выходу. Вдруг резко остановился и вернулся.
– Ты всегда так поступала, Аделис Хилберт! Никогда не думала о других. В прошлый раз бросила меня – и теперь снова. Счастлива наконец? Давай вали в свой Эсхард, но никогда, слышишь меня, страшная женщина, никогда не смей появляться на пороге моего дома!
– Доар… – умирая от стыда, я покосилась на шокированную родительницу. – Доар, с чего ты решил, что я возвращаюсь в Эсхард?
– А? – Он резко замолчал и моргнул. – Эрл сказал, что ты поехала в башню перемещений…
– Да, проводить маму с ректором Альдоном, – сквозь зубы пробормотала я, скосив глаза на влюбленную парочку. – Понимаешь?
– То есть ты не собиралась…
– Нет.
– Кхм.
Он пожевал губами, потом приосанился, пытаясь изобразить приличный вид. Но в пижаме, пальто и одной домашней тапочке, сколько ни надувай щеки и ни выпрямляй плечи, излучать благородство сложновато. Доар сжал мой локоть и заставил встать рядом.
– Эсса Хилберт, наставник, легкой дороги, – тоном вменяемого чокнутого попрощался он. – Обязательно приезжайте в гости.
– Непременно, – сухо отозвалась мама. – Рада видеть вас, риат Гери, в добром здравии и на своих ногах.
Она скользнула выразительным взглядом от вздыбленной макушки Доара до его ног. Тапочка порвалась, и теперь из прорехи выглядывал палец, которым мужчина для чего-то пошевелил.
– Легкой дороги, – нервически улыбнулась я.
Когда они направились к порталу, Доар тихо спросил:
– Что происходит? Почему они вместе?
– Зря ты думал, что мы не сможем подарить Альдону тещу, – с иронией объяснила я. – Принял как миленький.
– Но ты предупредила, что ее вернуть не получится? Мы уже горгулью обратно приняли, – пробормотал он. – Эсхардские эссы – невозвратные. Забрал, значит, забрал.
Мама с Альдоном растворились в черной стене. Мы направились к воротам. На нас глазели, а одна маленькая девочка даже ткнула пальцем.
– На нас все смотрят, – пожаловалась я.
– Ты же эсхардская эсса. Конечно, нас замечают.
– Нет, дорогой мой! – огрызнулась я. – Просто ты одет, как бродяга. Нельзя было хотя бы обуть два одинаковых башмака?
– Очень торопился.
Я была так зла, что даже подумывала поехать в отдельной карете, тем более что теперь возле башни перемещений их было две, но в салоне экипажа Доара оказалось прохладнее. Подозреваю, что он так торопился, что слуги забыли пробудить огненные камни, спрятанные в обшивке.
Мы тронулись. За окном замелькал окутанный ранним снегом Риор, неожиданно ставший ужасно знакомым.
– Какие планы на будущее, эсса Хилберт? – вдруг спроси Доар.
– Кроме брачных клятв? – ухмыльнулась я. – Подумываю открыть в долине мастерскую ледяных фигур. Кто-нибудь против?
– Знаешь, в Риоре есть отличная пословица на этот случай. – Доар широко улыбнулся: – Чем бы эсхардская эсса ни тешилась, лишь бы стены в холле не морозила.
– Угу, в Эсхарде тоже есть одна замечательная пословица: надо уметь красиво промолчать, если не хочешь превратиться в ледяную статую. И вообще, мне сказали, что я тебе порчу жизнь.
– Так ведь это правда, – хохотнул он и кашлянул, наткнувшись на мой выразительный взгляд: – Порти дальше. Даже можешь разрушить весь дом, отстроим новый.
– Я купила горгулью, – вздохнула я, поглаживая Вжика по теплому каменному животику.
– К слову, она удобнее кошки, – развеселился Доар. – Если совсем достанет, можно превратить в камень.
– У нас люстра обрушилась.
– Купим другую. Гаэтан придет в восторг от ремонта.
– А еще моя мама опоила тебя возбуждающими каплями, – вырвалось у меня в приступе откровения.
Стоп! Что я сказала?!
– Что ты сказала?! – в свою очередь, возмутился Доар.
– Я люблю тебя! – выпалила я.
– Ты мне просто заговариваешь зубы, Аделис! – возмутился он. – И тебе дьявольски повезло, что я тоже тебя люблю!
