Мама изо всех сил пыталась исправить ситуацию: немедленно пригласила публику в столовую, где давно накрыли стол. Как ни странно, некоторые действительно заторопились туда. Зрелище они получили и теперь были не против еды. Люди в холле пришли в движение.
– Прошу, уважаемые риаты, – высоким голосом повторяла матушка.
Неожиданно пространство заполнилось тонким перезвоном. Я подняла голову. Люстра, висевшая как раз надо мной, тоненько дрожала, осыпая меня облаком снежинок… И хрустальная каскадная махина сорвалась с крюка. Падение было стремительным, а я оцепенела – не от страха, от изумления. Разве что сумела вжать голову в плечи.
Мгновение – и меня подомнет под горой стеклянного крошева! Но падение остановилось. Люстра зависла в воздухе, не достигнув моей макушки на жалкую ширину ладони. Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло, испуганно огляделась.
В десяти шагах – ведь дальше он просто не мог отойти – застыл Доар с вытянутой рукой. На раскрытой ладони пузырями, словно от ожога, бугрилась кожа. Лицо его побагровело от напряжения, на виске набухла вена. Он держал хрустального монстра магией, сумел призвать воздушную стихию!
Я плохо помнила, как выскочила из ловушки и бросилась к спасителю. Доар уронил руку, отпуская стихию, и за моей спиной с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол люстра.
– Все хорошо, – пробормотал он, прижав меня к груди, и потерял сознание. Мы грохнулись на пол вместе. До темноты в глазах я ударилась о мрамор, рассекла ладони о хрустальные осколки, разлетевшиеся по холлу. И в голове вдруг появилась несвоевременная мысль. Какие, к хвостатым демонам, сплетни? Наш праздник станет притчей во языцех. Очень странной, буквально безумной притчей.
* * *– Аделис? – деликатно постучавшись, матушка с подносом в руках тихонечко зашла в покои. – Я принесла горячий шиповник, а то ты слишком много пьешь тэя.
Светлые боги, мама всегда оставалось мамой, обязательно читала какую-нибудь нотацию.
Она поставила поднос с чашкой на столик для тэя и указала пальцем в горгулью, игравшую с хрустальной подвеской в углу дивана.
– Покосишься в мою сторону, превращу в камень!
Питомец матушку побаивался, поэтому, прижав игрушку к животу, уткнулся носом в диван и замер. Видимо, притворялся мертвым.
– Как он? – мама кивнула в сторону спальни.
– Спит, – коротко обрисовала я текущие дела. Вернее, стоящие на месте.
Доар действительно спал. Уже вторые сутки. Бледностью лица он походил на живой труп, но изредка прихрапывал, переворачивался. В бессознательном состоянии вставал с кровати и, как лунатик, волочился в уборную, пересчитывая лбом дверные косяки. Потом снова заваливался в кровать и вырубался.
Лекарь предположил, что возвращенная стихия заставила воздушного мага впасть в спячку. Хотелось надеяться, что не в зимнюю, и глаза он откроет раньше, чем за окном зазвенит капель. Слава светлым богам, всплеск разрушил магический поводок. Правда, прелести свободы я не почувствовала, все равно большую часть времени сидела в наших покоях.
– Завтра мы с Альдоном уезжаем, – объявила мама, старательно пряча глаза. – Сначала посетим Эсхард, а потом планируем вернуться в Риор.
– Хочешь снова выйти замуж? – из любопытства спросила я.
– Ты против?
– Он же риорец, – не удержалась я от ехидного замечания.
– Знаешь, достойный риорец лучше негодяя – эсхардского эсса, – отозвалась она. – Как подумаю о белобрысом мерзавце, так кровь закипает. Сразу хочется что-нибудь заморозить.
– Главное, не заморозь моего будущего отчима, – промурлыкала я.
Сложно представить, как на переезд в горную академию отреагирует Руфь. Она была нечеловечески привязана к хозяйке, но из всех мужчин особенно отчаянно ненавидела риорцев. Последний муж домоправительницы родился в Риоре, и женщина искренне верила, что именно дурная кровь триановых рудокопов заставляла супруга ходить на сторону. И на той же стороне до обморока напиваться плебейским совреном.
– Знаешь, Аделис, мне искренне жаль, что я оказалась плохой матерью и не смогла тебя защитить. Как вспомню эту люстру… – Она осеклась. – Наша семья слаба и отлучена от дворца, но не все решает дворец. Репутацию человек заслуживает не в его коридорах и приемных. Мы ничего не можем сделать Анкелям, но кое-кому письмецо я отправила. Готова поспорить, что теперь Гидеона не примут ни в одной приличной гостиной и в ближайшие пять лет точно не подпустят ни к одной приличной эссе.
Мне стало смешно.
– И еще кое-что. – Матушка вздохнула. – Я была не права.
– А? – не поняла я.
– Я о Доаре. Он хороший человек. За ним ты как за каменной стеной.
Я потерял дар речи. Мама признала свои ошибки?
– Когда-нибудь я найду в себе смелость извиниться перед твоим мужем.
– Спасибо, – промычала я в ответ.
Она мягко поцеловала меня в лоб и похлопала по плечу.
– Обязательно спускайся на обед. Я научила повара готовить твое любимое жаркое из зеленых овощей. Думаю, Доар не обидится, если ты нормально поешь.
– Но я ненавижу жаркое из зеленых овощей! – растерянно напомнила я уходящей матери.
– Только деликатесы приносят удовольствие, остальная еда должна идти на пользу! – нравоучительно высказала она. – Приличная эсса обязана сохранять фигуру до старости.
К вечеру в спальню поднялся Якоб. Он постоял у кровати, словно у одра умирающего, и вдруг промолвил трагическим голосом:
– Уезжайте, эсса Хилберт.
Я как раз малевала рисунок в блокноте и замерла с грифельным карандашом в руке.
– Простите?
– Вы не видите, что происходит?
На мой взгляд, Доар отсыпался за все ночи, в которые нам не позволяли спокойно отдыхать то обстоятельства, то чистокровная эсса, то странные капли, возбуждающие спортивный дух. Но вслух я произнесла:
– Судя по всему, вам есть что сказать, риат Нобри.
– Вы его разрушаете, Аделис. Он много работал, чтобы оказаться там, где находится сейчас. Днями и ночами. Но появляетесь вы, и Доар словно сходит с ума. Ему даже отказали в должности посла в Эсхарде!
– Значит, Доару повезло, что стихия пробудилась, – заметила я. – Разве не за этим он стремился в эсхардский дворец?
– Все так, но… – Якоб пожевал губами. – Теперь его ждет большое будущее, и ему ни к чему девица, которая приносит столько неудобств и неприятностей.
На меня нахлынуло воспоминание о похожем разговоре. Он происходил в другом доме, даже в ином городе, и обстоятельства отличались. Дядька Доара вбивал мне в голову, что я испорчу будущее его талантливого племянника. Нас, вступивших в союз, который не одобрят ни в Эсхарде, ни в Риоре, ждет незавидная участь. Мне было всего семнадцать, испуганная девчонка, сбежавшая с любимым из академии магии после того, как мамаша узнала о романе и устроила грандиозный скандал. Я пыталась себя убедить, что поступаю во благо. Глупая, глупая Аделис!
– Если вы желаете ему счастья, то, пока он спит, соберите вещи и покиньте этот дом. Так будет лучше.
– Вы правы, – усмехнулась я, – пожалуй, я действительно ужасно неудобная в
