Тетка Эсте не сказала, что я очень испорченная, – она же все-таки не Тетка Видала. Вместо этого она ответила, что понимает мое огорчение.
– Но, может быть, ты считаешь, что в силах умножать добро иными способами? Скажем, нет ли у тебя призвания?
Про это я забыла, но тут вспомнила.
– Ой, да, – сказала я. – Да, призвание есть. Я призвана к высшему служению.
Тетка Эсте посмотрела на меня долго и пристально. А затем попросила разрешения молча помолиться: ей потребно наставление. Я смотрела, как она складывает руки, закрывает глаза и склоняет голову. Я затаила дыхание. «Господи, прошу тебя, скажи ей все как надо», – в свою очередь, молилась я.
В конце концов она открыла глаза и улыбнулась мне.
– Я поговорю с твоими родителями, – сказала она. – И с Теткой Лидией.
– Спасибо, – ответила я.
И опять заплакала – на сей раз от облегчения.
– Хочешь поехать со мной? – спросила она. – Поговорить с родителями?
– Я не могу. Они меня схватят, и запрут, и дадут мне лекарство. Вы же понимаете.
На это она не возразила.
– Порой оно и к лучшему, – сказала она, – но для тебя, пожалуй, нет. Однако в школе тебе остаться нельзя. Я не смогу помешать Очам зайти, и забрать тебя, и переубедить. Ты не хочешь, чтобы Очи так поступали. Пойдем-ка.
Должно быть, она прикинула, кто такая Пола, и рассудила, что та способна на все. Я тогда не знала, откуда у Тетки Эсте такие данные про Полу, но теперь-то знаю. У Теток свои методы и свои доносчики: никакие стены пред ними не прочны, никакие двери не заперты.
Мы вышли из школы, и Тетка Эсте сказала моему шоферу, мол, пусть сообщит Жене своего Командора, что ей очень жаль, она не хотела так надолго задерживать Агнес Емиму и надеется, что лишнего беспокойства это не принесло. Также пусть он передаст, что она, Тетка Эсте, вскоре навестит Жену Командора Кайла, поскольку им надо решить важный вопрос.
– А она? – спросил шофер, имея в виду меня.
Тетка Эсте ответила, что забирает меня под свою ответственность, ему незачем обо мне тревожиться. Он глянул на меня с упреком – со злобой, если совсем уж честно: он понял, что я обвела его вокруг пальца и что он влип. Тем не менее он сел в машину и выехал за ворота. На воротах стояли Ангелы Школы Видалы – они слушались Тетку Эсте.
После этого Тетка Эсте вызвала своего шофера-Хранителя, и мы сели в ее машину.
– Я тебя везу в безопасное место, – сказала она. – Оставайся там, пока я не поговорю с твоими родителями. Обещай мне, что, когда доберемся, ты что-нибудь съешь. Обещаешь?
– Я не захочу есть, – сказала я. Я еще глотала слезы.
– Захочешь, когда устроишься, – сказала она. – Стакан горячего молока хотя бы. – Она взяла меня за руку, пожала. – Все разрешится, – сказала она. – Все сделается хорошо[54]. – А потом отпустила мою руку и легонько по ней похлопала.
Это меня, конечно, более или менее утешило, но снова захотелось плакать. Доброта порой так действует.
– Как? – спросила я. – Как все может сделаться хорошо?
– Не знаю, – сказала Тетка Эсте. – Но сделается. Я верю. – И вздохнула. – Временами верить – тяжкий труд.
38Садилось солнце. Весенний воздух дрожал золотой дымкой, какая часто возникает в это время года, – пыль, пыльца. Листья на деревьях лаково блестели – такие свежие, едва распустились; все они были как дары, каждый из них – дар, что разворачивается сам, впервые встряхивается. Словно Господь только что их создал, когда-то говорила нам Тетка Эсте на Любовании Природой, и перед нами возникала картинка: Господь поводит рукой над омертвелыми зимними деревьями, и они мигом покрываются ростками, распускаются листвой. Каждый лист уникален, прибавляла Тетка Эсте, прямо как вы! До чего красивая мысль.
Мы с Теткой Эсте катили по золотым улицам. Увижу ли я вновь эти дома, эти деревья, эти тротуары? Пустые тротуары, тихие улочки. В домах зажигались огни; внутри, наверное, счастливые люди – люди, которые знают, где им место. Я уже чувствовала себя отщепенкой; но я ведь отщепилась сама, так что не имела права себя жалеть.
– Куда мы едем? – спросила я.
– В Ардуа-холл, – сказала Тетка Эсте. – Можешь побыть там, пока я навещаю твоих родителей.
Я слыхала, как поминают Ардуа-холл – неизменно понизив голос, потому что это специальное место для Теток. Чем Тетки занимаются, пока мы не смотрим, – не наше дело, говорила Цилла. Держатся они наособицу, а нам совать нос в их дела не след.
– Но на их месте я бы оказаться не пожелала, – прибавляла Цилла.
– Почему? – как-то раз спросила я.
– Жуть там у них, – сказала Вера, через мясорубку прокручивая свинину для пирога. – Они руки пачкают.
– Чтобы нам не пришлось, – кротко вставила Цилла, раскатывая тесто.
– И мозги пачкают, – сказала Роза. – Хочешь не хочешь, а запачкаешь. – Она большим ножом рубила лук. – Читают! – Она грохнула ножом с большим чувством. – Вот никогда не любила.
– И я, – сказала Вера. – Кто его знает, в чем им там приходится копаться! Грязь и слизь сплошная.
– Лучше они, чем мы, – сказала Цилла.
– Им нельзя заводить мужей, – сказала Роза. – Я бы тоже не захотела, но все равно. И детей тоже. Детей им нельзя.
– Да они же старые, – сказала Вера. – Все давно пересохло.
– Тесто готово, – сказала Цилла. – А сельдерей у нас есть?
Такой взгляд на Теток меня обескураживал, однако Ардуа-холл живо интересовал. С тех самых пор, как я узнала, что Тавифа мне не мать, любые тайны притягивали меня. Ардуа-холл рисовался мне в детских фантазиях – я разукрашивала его, надстраивала, наделяла волшебством: наверняка ведь обиталище столь густой подпольной, но непостижимой силы должно быть грандиозно? Как громадный замок? Или скорее как тюрьма? Или как наша школа? Вероятнее всего, там на каждом шагу большие латунные замки, и только Тетки могут их открывать.
Где распахнется пустота, ее услужливо затопит разум. Страх всегда готов восполнить пробелы, как и любопытство. У меня богатый опыт того и другого.
– Вы там живете? – спросила я. – В Ардуа-холле?
– Все Тетки города там живут, – сказала она. – Но мы приходим и уходим.
Когда, перекрасив воздух в тускло-оранжевый, замерцали уличные фонари, мы подъехали к кованым чугунным воротам в высокой ограде из красного кирпича. Ворота были заперты на засов. Машина притормозила; ворота распахнулись. Внутри прожекторы; внутри деревья. Мужчины в темных мундирах Очей стояли на широкой лестнице перед ярко освещенным кирпичным дворцом с белыми колоннами – ну, издали он походил на дворец. Вскоре я узнаю, что прежде там была библиотека.
Машина заехала, остановилась, и шофер открыл дверцу – сначала Тетке Эсте, затем мне.
– Спасибо, – сказала ему Тетка Эсте. – Подождите, пожалуйста, здесь. Я скоро вернусь.
Она взяла меня под руку, и мы зашагали вдоль большого здания из серого камня, затем мимо женской статуи, вокруг которой сгрудились изваяния других женщин. В Галааде редко встретишь статуи женщин – только мужчин.
– Это Тетка Лидия, – пояснила Тетка Эсте. – То есть ее статуя.
Мне померещилось или Тетка Эсте отвесила легкий книксен?
– По-настоящему она не такая, – сказала я. Я не знала, втайне ли навещала меня Тетка Лидия, поэтому прибавила: – Я ее видела на похоронах. Она не такая большая.
Тетка Эсте заговорила не сразу. Сейчас-то я понимаю, что с ответом она затруднилась: кому охота прилюдно говорить, что могущественный человек – на самом деле мелкий.
– Да, – сказала она. – Но
