Среди раскаленных углей с трудом поднимается человеческая фигура. Узнав ее, я бросаюсь туда.
– Ваишали!
Ее лицо в саже, от одежды остались одни лохмотья, вид растерзанный и всклокоченный, но серьезных повреждений на теле не видно. Кто знает, что произошло с Эликсом?..
Мы подходим к неподвижным Элифасу и Жоло. Сия вылизывает моему брату раны – вдруг это остановит кровотечение?
Мы падаем в траву. Ваишали с ужасом смотрит на Жоло. В ее глазах читается немой вопрос.
Я не знаю, с чего начать.
– Это все Гразиэль. Он сделал… что-то. Я не знаю, как это отменить. Стараюсь, но не выходит. Я пытаюсь услышать музыку его тела, но тщетно. Я воображала, что сильна, но… Я оказалась в тупике. Не могу смотреть на его мучения. Столько крови… Все по моей вине!
Ваишали ободряюще гладит меня по щеке, вытирая слезы, которых я не замечала.
– Основной принцип магии таков: все, что сделано руками колдуна, можно отменить.
Она наклоняется к Жоло. Треск пожара совсем рядом не мешает ей сосредоточиться. Она – образец спокойствия. Не спеша изучает каждую руну, указывая пальцем на ту или иную, чтобы Сия тщательно ее облизала и позволила правильно прочесть. Наконец, она указывает на письмена на правой щеке.
– Начни с этой. Может твое волшебство стереть эту руну?
Смотрю на изуродованное лицо Жоло.
– Попробую…
Провожу пальцами по щеке брата. Его сила для меня недоступна, поэтому остается уповать на свою. Не уверена, много ли у меня ее осталось, но для Жоло мне ничего не жаль.
Закрываю глаза. Кожа брата теплая, почти горит. Я должна исцелить это место, не затрагивая остального тела, иначе вызову у него такой же приступ боли, что два раза до этого.
Направляю волшебную силу в руки и представляю себе плоть, которая должна зарубцеваться. Чувствую подушечками пальцев реакцию его кожи: она трепещет, потом начинает медленно затвердевать.
Открываю глаза. Со щеки Жоло исчезли даже следы порезов, если не считать шрама, которому на вид можно дать несколько месяцев.
– Великолепно! – хвалит меня Ваишали. – Займись другой щекой. Так ты покончишь с рунами, которые мешают выходу волшебной силы твоего брата.
Я тут же берусь за дело. Пожар разгорается ярче, но я не обращаю на него никакого внимания. То, чем я занята, важнее.
После того как я справляюсь со второй руной, Ваишали показывает мне письмена повыше пупка Жоло.
– Эти руны – главная помеха. Действуй!
Снова сосредоточиваюсь.
Наконец-то слышу музыку тела моего брата. И не могу сдержать слез. Вот уже несколько дней как я превратилась в настоящий фонтан. А я-то считала себя непоколебимой… На самом деле раньше мне не доводилось испытывать сильных чувств. На Земле я не сталкивалась с таким количеством смертей, с такими страданиями.
Сегодня я не стыжусь слез. Плач – возрождение чувств.
Вся заплаканная, я горстями черпаю волшебную силу брата. Ее источник действует как маленькое солнце. Я в считаные секунды превращаю руну, служащую главной помехой, в старый рубец.
В следующее мгновение я чувствую, что брат ожил, что он рядом со мной.
– Жоло.
Мы одновременно открываем глаза. Он садится и прижимает меня к себе, невзирая на израненные руки и торс; представляю себе, какие мучения доставляют ему все эти раны!
– Ты сделала самое трудное. Дальше я сам.
Волшебство, кажется, брызжет изо всех пор. Его сердце успевает произвести три удара – и все оставшиеся раны зарубцовываются.
Я впечатлена. До его уровня мне еще как до Луны.
– Отлично сработано!
Я вздрагиваю от голоса Седны. Она стоит у меня за спиной вместе с Шимой. Рядом с ними Маргуль, он поддерживает окровавленного Хенока.
– Сулитси мертв, – сообщает догрон. – Я видел его тело, его раздавило балкой.
Я оглядываюсь на пожарище. Голема больше не видно, вся древесина объята жарким пламенем.
– Где Гразиэль? – спрашиваю я.
– Его я не нашел, – докладывает Маргуль. – Все перевернул, но не нашел. Никаких следов.
– Маргуль, ты должен знать…
– Я знаю, – перебивает меня догрон, помогая Хеноку сесть. – Я его видел.
– Мне очень жаль, – бормочу я. – Я пыталась его спасти. Но камень…
– Знаю, – повторяет Маргуль.
– Маргуль…
Догрон поднимает руку, заставляя меня умолкнуть.
– Сафр хотел умереть в бою. Он хотел умереть свободным. Ты исполнила его желание, микилитси. Я на тебя не сержусь, наоборот.
– Но…
– Мое сердце обливается кровью: мой брат погиб. Но дух мой ликует, потому что он умер так, как хотел.
Раздается грохот. Последняя стена шале падает, в небо взмывает сноп искр.
– Вот и все, – произносит эпитафию Маргуль. – Тело Сафра пожрало пламя, убившее и Господина, и Создателя. Это красивый конец. Очень красивый.
– Этот остров населен призраками. Не нужны нам эти белые люди. Нас хорошо лечат колдуны.
Мы слушаем пьяные бредни местного дурачка, который сидит у деревянной стойки, протянувшейся через всю таверну. К счастью, его собеседник умнее.
– Колдуны – шарлатаны. Их снадобья слишком дороги, а чародеи помогают бесплатно.
– Ты говоришь так, потому что приударяешь за корзинщицей с рынка. Скоро ты переплывешь через пролив и женишься на ней. У вас родятся белые-пребелые ребятишки.
– Лучше всего у нее получаются садки для птиц. Да и сама она хороша.
– А я что говорю! Краболов втюрился в корзинщицу – виданное ли дело? Хоть куплеты пиши. Вот, послушай, что я придумал: «Краболов жил-был, он корзинщицу любил. Он любил ее корзины и глаза, что две маслины». Неплохо?
– Полегче, хватит пить, иначе жена тебя поколотит.
– Разве уже поздно?
– Тебе пора домой, солнце уже село.
Пьяница неохотно встает, на чем свет стоит кляня жену, солнце и собутыльников, глухих к его музе. Сосед ждет, пока он уйдет, и садится к нам за стол.
Все мы кутаемся в темные плащи, чтобы остаться незамеченными в этой таверне с низким потолком. Здесь накурено, пахнет кислым пивом. Маргулю нравится атмосфера. Он осушил свою кружку и тянется к моей. Всем нам принесли пиво, потому что ничего другого здесь не подают. Я рискнула попробовать, но пойло показалось мне слишком горьким, я даже не осмелилась его проглотить. Ну и гадость! Все бы отдала за стакан колы. Кое-чего, совершенно обычного на Земле, здесь мне остро не хватает. Больше всего я тоскую по «вредной пище», по технологиям и по комфорту.
Минуло уже три дня с тех пор, как мы ушли от дымящихся развалин шале. Мы шагали молча, думая каждый о своем. В моей голове теснились сотни мыслей: смерть Сафра, моя метаморфоза, мои… убийства, ибо никак иначе это не назвать. С кем об этом поговорить?
Оставив позади километры леса, мы пришли в Гомахли, скромную рыбацкую деревушку на берегу Фиолетового моря, которое треплют свирепые порывы ветра.
Вдали, как призрак, мерцает остров. Кажется, он парит над горизонтом, затянутым туманом.
Там обитают чародеи.
Хенок и Седна улетели на остров, Шима осталась с нами, чтобы поводить по улицам Гомахли. Дома здесь деревянные, побеленные, на каменных цоколях. Иногда попадаются нарисованные от руки вывески: нитка с иголкой обозначают мастерскую портного, башмак – сапожника, молоток и наковальня – кузнеца. Как объясняет Жоло, здешние жители не знают грамоты.
Гуляя,
