– Они убили – и умерли, – тихо проговорила Энге.
– Да, умерли. Просто не могли вынести, что оказались не лучше, нисколько не лучше всех остальных.
Тут Вейнте’ замолчала, осознав, что в гневе проговорилась и ответила на вопрос Энге, подтвердив ее идиотскую уверенность.
Гнев Энге мгновенно утих, когда правда дошла до нее.
– Благодарю тебя, эфенселе, благодарю. Сегодня ты сделала очень важную вещь и для меня, и для всех Дочерей Жизни. Ты подтвердила, что мы на правильном пути и должны идти по нему, не сворачивая. Только так дойдем до истины, предреченной Угуненапсой. Те, что убивали, – умерли сами. И остальные видели это и решили умереть иначе. Так это случилось, не правда ли?
– Так случилось, но не по этой причине, – заговорила Вейнте’ в холодном гневе. – Они погибли не потому, что были лучше, не потому, что были выше остальных иилане’, а потому, что оказались такими же. Они-то думали, что смерть их минует. Отверженных и безымянных, изгнанных из города. Они ошиблись. Они умерли тем же образом. И вы не лучше всех прочих… если только не хуже.
Задумавшись, Энге повернулась и молча направилась к выходу. В дверях она обернулась.
– Благодарю тебя, эфенселе, – проговорила она, – благодарю тебя за огромнейшую из истин. Мне жаль, что стольким пришлось умереть, чтобы мы осознали ее, но, быть может, иначе мы не смогли бы понять. Быть может, и ты, жаждущая только крови, поможешь нам в обретении жизни. Благодарю.
Вейнте’ зашипела в гневе и разодрала бы глотку Энге, если бы та не ушла. Такие дерзости трудно было снести. Надо что-то делать. Не отправиться ли на амбесид и, встав перед эйстаа, обратиться к ней? Нет, это не годится, унижения перед всеми иилане’ она не перенесет. Что же тогда? На кого положиться? Только на нее, на нее одну. Ту иилане’, что считает истребление устузоу самым важным делом на свете. Она вышла, подозвала проходившую фарги и что-то ей приказала.
…День близился к вечеру, никто так и не пришел, и Вейнте’ из гнева постепенно впала в прострацию, в безмолвное и бездумное оцепенение. И столь темна была тоска ее, что она с трудом смогла очнуться, когда перед нею оказалась иилане’.
– Это ты, Сталлан?
– Ты посылала за мной?
– Да. Ты ведь не пришла ко мне по собственной воле.
– Конечно. Если бы это заметили, узнала бы и Малсас<. Подобного внимания от эйстаа мне не нужно.
– Я думала, что ты служишь мне. Или теперь ты ценишь свою чешуйчатую шкуру дороже?
Сталлан стояла, расставив ноги.
– Нет, Вейнте’, дело важнее. И мое дело – убивать устузоу. Ты ведешь – я следую за тобой. На север, где ползают эти черви. Они любят, чтобы их давили. А если ты не ведешь – я жду.
Настроение Вейнте’ слегка улучшилось.
– Не признание ли это, могучая Сталлан? Не намек ли, что лучше было бы вовремя убить одного только устузоу? И тогда не нужна была бы вся эта великая война?
– Ты сказала, Вейнте’. Не я. Но знай, что и я тоже разделяю твое желание разодрать глотку этому устузоу.
– А может, пусть бегает и прячется от наших отрядов?
Вейнте’ металась по комнате вперед и назад, извиваясь от раздражения, царапая когтями плетеные циновки.
– Сталлан, я говорю это тебе одной. Возможно, последний бой был напрасным. Но ведь когда мы начали сражение, никто не знал, чем оно окончится, а потом всех поглотила горячка боя. Даже тех, что теперь не станут говорить со мной. – Обернувшись, она указала большим пальцем на Сталлан. – Скажи мне, верная Сталлан, как получилось, что все время ты избегала моего общества, а теперь оказалась здесь?
– Потери забыты. В конце концов, это были всего лишь фарги. А теперь все говорят лишь об иилане’, что погибли в лесах, о тех самцах, убитых устузоу на пляже. Я позаботилась, чтобы иилане’ видели снимки, принесенные птицами, чтобы иилане’ видели устузоу. И иилане’ смотрят на них и гневаются. Они спрашивают, почему теперь никто не бьет устузоу?
От удовольствия Вейнте’ издала хриплый, похожий на карканье звук.
– Верная Сталлан, я была несправедлива к тебе. Пока я пряталась здесь, ты сделала то, что наконец снимет мою опалу. Напомнила всем об устузоу. Показала всем, на что способны эти мерзкие черви. Там, на севере, – устузоу, они любят, чтобы их убивали. Скоро иилане’ придут ко мне, Сталлан, они вспомнят мое умение. Уж я-то умею убивать. Всем случается ошибаться и учиться на собственных ошибках. Теперь мы будем убивать их спокойно и уверенно. Как мы срываем с дерева плод, чтобы накормить животное, так оборвем мы все дерево устузоу, чтобы ни единого не осталось, и вся Гендаси, все просторы ее будут принадлежать нам, иилане’.
– Я помогу тебе в этом, Вейнте’. В тот день, когда я впервые увидела устузоу, сразу же поняла: или они, или иилане’. Кто-то из нас должен погибнуть.
– Это правда. В этом наша судьба, и от нее нельзя уйти. Настанет день, когда череп последнего устузоу повиснет на шипах Стены Памяти.
– Ты, Вейнте’, повесишь его туда своими руками, – спокойно и искренне проговорила Сталлан. – Ты – и никто другой.
29
Каждый вечер на закате Вейнте’ приходила к модели Гендаси. К этому времени строительницы уже заканчивали работу, и во всем обширном, залитом сумеречным светом пространстве Вейнте’ оставалась одна. Здесь она изучала все свершившиеся за день перемены, внимательно следила за новостями, которые приносили птицы. Было лето, и все животные кочевали, стаи устузоу тоже. Они сходились и расходились, сказать кто куда направился, было трудно. Не обладая теперь властью, она не могла направлять полеты птиц, а потому вынуждена была удовлетворяться той информацией, которую давали снимки.
Однажды вечером Сталлан принесла с собой свежие снимки, собираясь сравнить их с моделью. Вейнте’ с жадностью выхватила их и принялась разглядывать в вечернем свете. Хоть они ни о чем и не договаривались, но когда Сталлан обнаружила, что Вейнте’ бывает в эти часы у модели, она стала каждый вечер являться туда и приносить новые снимки перемещений устузоу. Так Вейнте’, как и все жительницы города, могла узнавать об этих существах, которых поклялась уничтожить.
Раз Вейнте’ не командовала теперь полетами раптора, ей приходилось довольствоваться тем, что ей приносили. И когда попадались новые снимки долины на юге, она всегда внимательно проверяла, что делают тамошние устузоу. Поэтому, когда однажды кожаные жилища и огромные звери исчезли, она не удивилась. Керрик не собирался дожидаться ее возвращения. Он исчез. Но он непременно объявится снова.
