А события разворачивались полным ходом.
Тира чихала и кашляла, пентаграмма погасла, мужчины спешились, и Керт первым вошел внутрь.
– Танна, вы арестованы.
– Тира, как ты могла?
– Поделом тебе, сука!
– Ты на мою дочь порчу наслала, тварь?
Керт, Адам, Жескары, младший и старший, – все говорили хором. Но Керт быстро заставил всех заткнуться.
– Танна, вы обвиняетесь в покушении на Миру Ластан и на Лаллию Жескар. В присутствии свидетелей подтверждаю, что вы проводили запрещенный ритуал. И собирались навести порчу на человека, семя которого содержится в склянке.
– Семя? – аж подпрыгнул Адам.
– Да, – вздохнул Керт. – Только чудо позволило нам предотвратить покушение на второго ребенка господина Жескара.
– Семя?
– И я благодарен вам. – Симон-старший смотрел серьезно. – А Лалли? Что с ней теперь будет?
– Обернем порчу на эту девку.
– Семя?
– Да спала она со мной, вот и сберегла за щекой, – огрызнулся Симон.
Адам Ластан схватился за сердце и осел в траву. На поляне стало весело и еще более интересно.
Интерлюдия седьмая. Миралия ЛастанТак тоже бывает в жизни.
Ты живешь, радуешься жизни, мечтаешь о любви, а потом узнаешь, что умираешь.
Медленно и мучительно, потому что на тебя наслали порчу.
Мире было страшно и тоскливо.
Она бы металась, криком кричала, руки грызла… не делала она всего этого только потому, что понимала – не поможет.
Можешь хоть укричаться, но порчу надо отменять, а не выплескивать в истерике, не поможет.
А ей еще двадцати нет…
Это страшно.
И умирать она будет, мечтая о смерти, гнить заживо… но кто?
И за что?
Тира щебетала рядом, и Мира готова была ее убить просто за то, что та – есть. Что Тира жива, здорова, что на нее никто не навел порчу… знаете, как обидно?
До слез…
Только вот и слезы не помогут.
Никого другого Мира и вообще видеть не хотела, разве что Асанту. Пришла, села рядом…
– Если меня не станет, вы папу не оставите, правда?
Мира не любила мачеху, но уважала ее за прямоту характера. И ответ получила откровенный:
– Обещаю. И не хочу, чтобы ты умирала.
– Я тоже не хочу. Но кто-то ведь…
Асанта поежилась. Мира не дотрагивалась до нее, но пятна-то были, их не спрячешь…
– Боюсь, что я следующая.
Мира тоже этого боялась.
– И Тира…
– Или сразу твой отец.
Миралия поежилась.
Даже думать о таком не хотелось.
И она закрылась в своей комнате, подальше ото всех.
Не можете найти проклятийника?
Ну так хоть на ваши рожи не любоваться лишний раз! До чего же глупы все эти условности, когда ты умираешь!
Неожиданным сюрпризом стало наведение порчи на Лаллию Жескар. Эту-то за что?
Поди пойми…
Ну и пусть. Мире никого жалко не было, на себя-то жалости не хватало…
Но кто же?
Кто?
А она даже еще не любила. И не…
Мира подумала, что если все обойдется, она и минуты больше ждать не станет!
Она хочет жить, любить, замуж выйти, детей родить… и все это у нее отняли. Кто? За что?!
Себя было безумно жалко.
Мира заперла дверь на ключ, чтобы никто точно не явился, закрылась подушками и разревелась. От тоски и безнадежности.
Глава 8
Вот от кого я не ожидала такой реакции, так это от Адама Ластана. Будто и не военный, а школьница-восьмилетка.
Хотя сейчас уже и в третьем классе тебе дети что хочешь расскажут… М-да, плоды просвещения, с оттягом бы их поперек!
В итоге Керт и Симон-младший без особых угрызений совести вязали преступницу, а Симон-старший приводил в чувство родственничка.
По щекам хлопал, тряпочкой обмахивал… и то!
Жалко Ластана.
Пусть душевной тонкости в нем как в танковой броне, но ведь старался человек, тянул и племяшку, и дочь. И такой афронт.
Где-то он что-то недосмотрел, где-то пропустил, недодал внимания, но ведь мужик! Недоступны ему эти дамские душевные тонкости. Я в жизни штангу в двести килограммов не толкну, а Адам чего-то важного не сообразит.
И что?
Физиология разная!
Мозги тоже разные!
Мы вообще – раз-но-по-лые! Глупо равнять тушенку с мороженым, одно – источник белка, второе – углеводов.
И что самое печальное, я понимаю, что и Тира-то не слишком виновата. Мне ее даже жалко, дуреху. Не сообразила, что дядя так поступает не ей назло, а вот просто. Острая душевная недостаточность. Нехватка понимания людей.
Он и дочку-то затеррорил по доброте душевной, хотелось ему, чтобы его чадушко лучшим было. А что у девочки невроз, психоз и даже псориаз на нервной почве…
У его дочери такого быть не может. Точка.
И тут – такое.
Племянница, которую он взял в свой дом, любил как родную, да, меньше, чем дочь. Но положа руку на сердце – а вы? Выбирая между родным ребенком и чужим? Пусть наполовину чужим по крови, но все равно ведь не абсолютно свое? Вы стопроцентно будете беспристрастны и справедливы?
Одного шесть раз в день поцеловать и второго тоже, одному платье – и второму тоже, и все одинаковое, и никого не ущемить, и объяснять это каждый день?
Или все-таки?
Сказка про Золушку – она не на пустом месте сказывается, если уж родной отец позволил на свое чадо гвоздь забить ради спокойствия в семействе, то что ждать от дяди?
И ведь искренне хотел как лучше. И выдать замуж ее мечтал повыгоднее… не для себя, для самой девчонки! И – такое.
Ладно еще Лаллия Жескар, совершенно левая девица. Но Мира?
Двоюродная сестра, с которой Тира с детства росла? И ее приговорить?
Обидно?
Это даже не то слово. А какое то – родина так и не знает. И ради чего? Да ради эфемерной возможности выйти замуж за парня, который, может, женится, а может, и не женится. А кто бы стал следующей целью? Когда девушка окончательно вошла во вкус и уверилась в собственной безнаказанности?
Что-то я подозреваю ответ.
Скорее всего, Адам и стал бы. Или Асанта. А там…
Свободна, счастлива и с приданым, чего еще желать девушке? Жалеть родных?
Угу, смеяться после любого слова, на выбор. Чего их жалеть-то? Тира еще там, на полянке, как начала орать, так и орала. Сорвало кран – и дерьмо попало в вентилятор, иначе и не скажешь.
И такие они, и сякие, и никогда ее не понимали, и всю жизнь унижали, и кругом враги…
Тьфу!
И когда только люди начнут понимать, что мир вокруг них не вертится? Хотя уж мне бы точно помолчать, сама не умнее была.
Дотащили всю эту компанию до дома только к утру. Ну и конечно, попались на глаза Колетт.
Они с сыном собирались на прогулку верхом, и Колетт как раз вычитывала Сарре за отсутствие своей обуви. Что ж, обувь нашлась, но Колетт от этого легче не стало. Посмотрела она на Тиру, да и рукой махнула.
– Пусть у нее остается. Я просто брезгую.
Адам надулся было, чтобы завопить по привычке, а потом только вздохнул. И пошел
