Рядом слышится пение птиц, а за ним – поднебесная музыка, нежнейшее фортепиано. Или просто классика, или – неоклассика. Но мелодия такая завораживающая, что у тебя самого, у любого человека рядом, душа бы не выдержала, и он бы расплакался прямо на месте.
И верно.
Блестит. В уголке глаза у героя что-то блестит. Большая, яркая капля медленно скатывается по щеке и с подбородка падает в воду.
Возможно, именно тут музыка начинает играть по-настоящему. Но как это возможно? А вот так – все возможно этом месте. Наш герой делает шаг вниз по ступенькам. Чем ниже, тем плотнее слой воды.
Наш герой идет все глубже и глубже, его тело полностью омывается живительными водами. В конце концов… герой исчезает в глубине.
А назад он выходит иным. Обновленным.
Он знает, что это ощущение – самое ценное во Вселенной. Мало того, его еще и ждет новехонькая одежда. У каждого она своя. У кого-то «латы» ОМОНовца, у кого-то и вправду рыцарские доспехи, или рубашка продавца «Связного», или наряд профессора, или еще что-то.
Вот только обновленная одежда, если говорить откровенно, – не самая важная перемена. Ведь наш герой молодеет, в нем проступают юношеские черты, внешние и внутренние. Не слишком юноша, чтобы творить идиотичные безумства… но и экспериментировать он не боится. А за всем этим – самое, самое главное.
Герою становится четко понятно, что нужно делать. И с этим знанием он выходит за тяжелые, высоченные дубовые ворота. Затем лишь, чтобы менять мир. Работать. И однажды возвратиться сюда вновь».
* * *Когда Костя закончил, я уже прямо не знал, что и думать. Я услышал то, что перевернуло мое сознание.
Да, пожалуй, столь удачные метафоры и меткие аналогии встречаются до ужаса редко. Так что да, это очень и очень ценно, что я сегодня посидел с Костей, а потом еще и с дамами выговорился.
Ну а сейчас я стою на остановке, к которой вызвал мотор – а он все не едет. От нечего делать рассматриваю номера проезжающих мимо маршруток. Мир, несмотря на относительную свежесть вокруг, давит, давит нестерпимо. Я на секунду закрываю глаза, вспоминая, насколько прекрасно все было в понедельник, и задумываюсь: и какого же черта я не понимал всю опасность надвигающихся проблем?
Открываю глаза и вижу, что у меня перед лицом – чье-то еще лицо.
Мужик непонятного вида. На нем черная шляпа, черное же пальто и шарф. Он коренастый, но не столько из-за низкого роста его, сколько из-за шарфа, перематывающего фейс, я не могу разглядеть по-нормальному его черт. Какое странное зрелище… Вижу: у него черный пакетик в руке. Оттуда выглядывают три красных розы, а с другого края – как будто какая-то тяжелая бутылка.
– Парень.
Я продолжаю пялиться на него. Рассматриваю лицо и силюсь вспомнить, откуда же мне может быть знаком этот образ.
– Па-а-аре-е-ень, – нараспев произносит мужчина.
– Что такое? – резковато бросаю я.
– Отгадаешь загадку – машина приедет.
– Чего?
– Повторяю: отгадаешь загадку – машина приедет.
Что за бред?.. А вот что точно НЕ бред – я этого мужика уже где-то видел. Или где-то слышал про такой наряд… Может, это дикая смесь образов? Теперь ни в чем я не могу быть уверен наверняка.
– Ну.
– Две ноги – но не взрослый. Крылья – но не ангел. Клюв – не попугай. Черный – но не уголь.
– Черный, но не… Эх, если бы еще упоминания того бюста были… да, пожалуй, это… Это ВОРОН.
– Ты прав. Смотри. – Незнакомец поворачивается к дороге и показывает на синий «Логан». Машина там и стояла все это время? Или только подъехала?
Я гляжу в ту сторону мельком, всего одну лишнюю секунду, а когда поворачиваюсь к своему собеседнику, – того уже и след простыл.
* * *По дороге домой я вспоминаю, какие у нас задушевные разговоры были с Катей. Как мы планировали будущее. Как мы поженимся. Как все устроим. Какие будут поездки за границу. Как мы будем развлекаться в отелях; гулять по улочкам старинных столиц… И все это – прахом. А потом я падаю в воспоминания.
Как она, желая меня спровоцировать, рассказывала о своих бывших. И как мне приходилось сдерживать недовольство – мне тогда казалось это жутким, ни с чем не сравнимым проявлением слабости. Иногда я перебарывал себя: не просто молчал, но рассказывал истории из собственной жизни. Например, о том, как сдружился с мамой одного из одноклассников… Вы можете представить, какой взрыв смеха это вызвало у Кати? Даже не-ет. Не так. Начала она по-другому: она посмотрела на меня искоса, заигрывающим взглядом. И прежде, чем я успел ей хоть что-то объяснить…
– I’m a mother lover, you’re a mother lover, we should f**k each other’s mothers.
А дальше пошел шквал шуточек про маму Стифлера, плюс Катя уточнила, не была ли эта тетка училкой – как раз в то время прокатилась волна историй о том, как американские училки совращали учеников.
Но я-то знал, что, когда закончу, Кате резко станет несмешно. И я продолжил. Вспомнил, какие шутки ходили в классе; как сам тот парень, Боря (имя-то какое!), чувак до жути флегматичный, и тот подняпрягся, надувая свои пухлые губы: он не был особо полным, но губы – что у негра. Он меня как-то раз отозвал в сторону и начал расспрашивать, что у нас с его мамой.
А мы с той дамой… Нет, не было ни близости, ничего.
Я так понимаю, у нее могли быть какие-то поползновения, но у меня – исключительно возвышенные чувства. Мы много общались, например, на тему английского – она как раз его неплохо знала. Да, она была приятной внешности, но я это тогда, как ни странно, воспринимал исключительно как некую ауру, особое обаяние, не более. Никакой пошлятины. И встречались мы не так часто, раз-два в месяц. В кафе, бывало.
Слушая, Катя шутила, прикалывалась и никак не могла остановиться.
Как вдруг – перестала, поняв, насколько тускл и печален мой тон. Видимо, что-то в голосе самом надломилось. Она подошла и обняла меня.
Я продолжил. Продолжил про нее… Рассказал, как проявились первые признаки болезни: когда мы сидели в кафе, у нее вдруг кашель начался, сильный, сильный кашель. Парой дней позже она сходила провериться в частную клинику. Результат был неутешительный – туберкулез.
Дальше – лечение. Лучшие врачи, каких только можно было сыскать в нашем городе. Самые эффективные лекарства. Все без толку.
Несколько месяцев – и ее не стало.
Я, как последний дурак, отдалился
