Вот только она ошибается. Папа женился на маме. Присутствовал при моем рождении, видел мои первые шаги, слышал первые слова.
Пусть и недолго, но он заботился о нас. Правда, не стоит ей этого рассказывать.
– Энджи. – Я кладу руку ей на плечо.
– Не прикасайся ко мне! – тут же восклицает она. – Пожалуйста…. Я не хочу, чтобы ты сейчас чувствовала мои эмоции.
И Анджела начинает плакать. Ее последние силы иссякли, и слезы рвутся наружу. Терзающее ее унижение врезается в меня, выбивая воздух из легких. А вместе с ним смущение, страх и страдание. «Конечно, он не любит меня, – думает она. – Конечно же, нет».
Я ложусь рядом с ней и неуклюже обнимаю подругу со спины, пока она плачет. Слезы льются по моему лицу, когда я разделяю с ней ее горе. Оно обрушивается на меня с такой силой, что не дает вздохнуть, выбивает все мысли из головы.
– Все будет хорошо, – дрожащим голосом выдавливаю из себя я, понимая, что хоть ей сейчас и больно, но так будет лучше для Анджелы. – Без него тебе будет лучше.
Она отстраняется, садится на кровати и, сделав глубокий вдох, вытирает слезы уголком одеяла. После чего вновь берет над собой контроль, который на мгновение выпустила из рук.
– Я знаю, – говорит она. – Все будет хорошо.
Потом она ложится вновь. Сердце болит за Анджелу, но я не решаюсь вновь обнять ее. Лишь молча прислушиваюсь к ее дыханию, которое постепенно становится глубже и размереннее. На мгновение мне даже кажется, что она заснула, пока Анджела не произносит:
– Я больше не хочу здесь находиться. Я хочу домой.
12
Когда теряешь верную дорогу
На следующий день Анджела Зербино официально лишается статуса студентки Стэнфордского университета. Через два дня появляется ее мама и помогает ей упаковать вещи в коробки. После того как мы втроем загружаем машину, я остаюсь на тротуаре, чтобы проводить их. Усевшись на пассажирское сиденье, Анджела прислоняется головой к окну и закрывает глаза, не желая в последний раз взглянуть на кампус.
Весь февраль и начало марта меня одолевают видения, которые возникают как минимум один раз в неделю. Поэтому я трачу все доступное время на учебу и тренировки, которые помогут мне подготовиться к темной комнате и судьбе, ожидающей меня. Купив блокнот, я записываю каждое возникшее видение, стараясь запомнить все детали, но из раза в раз повторяется одно и то же: шок, ужас, тьма, сменяющаяся светом, силуэт Кристиана, виднеющийся в сиянии меча, его приказ ложиться и последующее сражение с черными фигурами, которые пытаются убить нас, а затем все обрывается на моменте, когда я осознаю, что должна помочь ему, вызвав свой собственный меч Света. Это момент истины, мое предназначение. Но мне ни разу не удалось увидеть, получится ли у меня это.
Думаю, все еще впереди.
Наши отношения с Кристианом все еще остаются напряженными, но мы продолжаем встречаться по утрам на тропинке, которая огибает озеро Лагунита и ведет к «Стэнфорд Диш» – огромному радиотелескопу, возвышающемуся на холме. По этой красивой тропинке, которая петляет между небольшими рощами и зелеными холмами, легко добраться до места, где в ясные дни даже можно увидеть залив Сан-Франциско. Мы понимаем, что сейчас на кону стоит нечто большее, чем наши отношения, поэтому начинаем общаться. Поначалу наши разговоры вращаются вокруг Анджелы и наших видений, но постепенно темы перескакивают на «Охоту за мусором»[14] среди первокурсников, или на статьи в Стэнфордской газете, или на мою и его учебу. Так что постепенно наши отношения становятся лучше.
На одной из утренних пробежек на тропу выходит пума. Она останавливается, смотрит на нас своими широко открытыми золотистыми глазами и гулко рычит. Даже с расстояния в три метра до меня доносятся ее удивление и гнев.
– Уходи, – уверенно говорю ей я на ангельском языке.
И пума тут же сворачивает направо и скрывается в высокой траве.
– Как ты догадалась? – рассмеявшись, удивленно интересуется Кристиан.
А я рассказываю ему, как однажды наткнулась на медведицу гризли с двумя медвежатами. И как прогнала их благодаря ангельскому языку, а также призванному венцу. Но я не упоминаю, что рядом стоял Такер и что именно этот случай убедил его в моем сверхъестественном происхождении. Как и о том, что после этого мы впервые поцеловались в его сарае.
– Ты мне нравишься Клара, – сказал Такер. – Очень нравишься… И не думаю, что ты хочешь встречаться с Кристианом Прескоттом. Он не в твоем вкусе.
– Еще скажи, что ты в моем вкусе.
– Думаю, так и есть.
Слова всплывают в голове вместе с его самоуверенным, грубоватым голосом, которым он их произнес, цепляющим меня, словно рыбу на крючок. И я тут же закрываюсь от Кристиана, чтобы он не уловил мои мысли и не увидел Такера. А затем стараюсь выбросить все мысли о нем из головы.
– Невероятно, – говорит Кристиан. – Ты настоящая заклинательница животных.
Я киваю в ответ и улыбаюсь. Судя по всему, он не понял, что я думала о Такере.
И это похоже на маленькую победу в битве, которую я веду с самой собой.
В первых числах марта я отправляюсь к Джеффри. Мы не виделись со времени моего возвращения с зимних каникул, и я соскучилась по нему. Поэтому уже минут пять украдкой смотрю на него в окно пиццерии на улице Кастро. На мой взгляд, он выглядит несчастным, пока собирает грязные тарелки, перестилает скатерти и раскладывает столовые приборы. А если судить по тому, как он медленно переходит от стола к столу, он явно мало спит в последнее время. Не поднимая глаз, брат складывает посуду на поднос, а затем относит его на кухню, после чего вытирает стол и переходит к следующему.
И только я собираюсь вернуться обратно на кампус, радуясь, что у Джеффри все в порядке и он не в когтях Чернокрылых, как мимо меня проходит брюнетка и открывает дверь в пиццерию. Что-то в ее облике заставляет меня остановиться. Зайдя внутрь, она окликает брата, и при виде нее на его лице расплывается улыбка – черт побери, самая что ни на есть искренняя улыбка, – которую я не видела с тех самых пор, как мама призналась, что умирает.
Должно быть, это Люси – девушка, которая похитила израненное сердце моего младшего брата.
И я, конечно же, остаюсь понаблюдать за ними.
Люси проскальзывает в пустую кабинку в дальнем углу, откидывается на спинку дивана и поджимает под себя ноги так, словно это ее законное место. Она симпатичная и наверняка может похвастаться азиатскими или полинезийскими корнями, что видно по ее прямым черным волосам, ниспадающим на спину блестящей копной, тонким бровям и темным, глубоко посаженным глазам. Джеффри в мгновение ока собирает посуду с грязных столов и, на минуту
