— Кирилл?
Парень не шелохнулся. Свеча подрагивала, по тыльной стороне ладони тек, застывая, горячий воск, капал на половицы. Оля поскрипела в обход, притиснувшись к стене, боясь, что мираж превратится из статного парня в костлявую брызгающую слюной ведьму.
Сперва ей показалось, что Кирилл отпустил бороду и борода покрыла все лицо, включая нос, лоб и глаза. Но приблизив свечу, Оля сообразила, что у Кирилла нет лица, что это второй затылок. Кисти и ушные хрящи были двойными, как если бы Кирилл наполовину погрузился в жидкое зеркало и сложился в единое целое с отраженной частью себя. На второй спине дублировались олимпийские кольца.
«Как же он дышит?» — ужаснулась Оля.
Перевертыш слегка подергивался, и Оля заприметила серую пульсирующую кишку, пуповину, которая начиналась в темечке переиначенного Кирилла и уходила в картину на стене… нет, наоборот. Начиналась в холсте с арлекином.
Правда, и арлекин нынче был иным. Он выглядел как обрамленное рамой насекомое вроде сфотографированного в режиме макросъемки клопа. У клопа был хоботок, и именно он вылезал наружу, питаясь мальчиком о двух спинах. От удовольствия мерзкая тварь закатила глазки, а Оля двинулась дальше по коридору, унося с собой слабенький кокон света. Тьма смыкалась позади, дом скрипел суставами и плакал. В обитаемой черноте за окнами вспорхнуло какое-то абсурдное существо. Птица или крылатый ящер, ожившее оригами из осколков стекла. Острый треугольный клюв клацал, будто ножницы. Это чудище напоминало спецэффекты, созданные на заре компьютерной графики, персонажа фантастического фильма из девяностых. Возможно, оно питалось теми, кто пробовал покинуть особняк.
Птица скрылась за границей оконной рамы. Но дом не уставал демонстрировать чудеса. Полноватая девушка в атласном халате пробежала из восточного крыла к лестнице. Взлетела по ступенькам, оставляя в воздухе дробящиеся очертания самой себя — как в комиксе или на заезженной видеокассете.
Оля бросилась за Соней, но не успела догнать. Девушка растворилась во мраке. Панно так же опустело, и Оля поняла, кто сопит и топает в недрах здания. Коварный океанский бог, ищущий особую рыбу, похотливый Оанесс-Дагон.
В коридоре горели газовые рожки. По бокам стояли детские кроватки, притрушенные палой листвой и обрезками волос. В одну из подушек кто-то вонзил в припадке ярости ржавые портняжные ножницы.
Оля прошла мимо медной ванны на львиных ножках. Обернулась, хотя точно знала, что этого делать нельзя. На кроватях сидели детишки. Неподвижные восковые куклы в засаленных ветхих пижамах. Глаза словно нарисовали на веках карандашами. Среди детворы выделялась фигура крупнее. Девочка в джинсах и кожаной куртке лежала на койке, спиной к Оле.
— Алиса, это ты?
Оля приготовилась увидеть второй затылок, вторую спину. Она потрогала Алису за плечо, и соседка оглянулась так резко, что позвоночник захрустел. Лицо Алисы было разрезано вдоль и поперек, изощренный садист удалил ей пирсинг, губы и веки. Длинные белые зубы щелкали в измученном рту. Глаза выпучились, обрамленные кровоточащими ранами.
— Шесть дней, — просипела Алиса. — Он имел меня шесть дней на дне подземного океана, в иле, в китовом дерьме.
Изо рта выпала полуметровая полосатая зубатка, живая рыба, и забила хвостом на подушке.
— Он и сейчас во мне! — прошептала Алиса, широко раздвигая бедра.
— Это не ты! — воскликнула отчаянно Оля. — Вы все — мираж!
Десятки рук вцепились в ее волосы, в одежду, схватили за плечи. Алиса засмеялась каркающе, задергала энергично тазом. Дети тащили Олю, щипали и дергали за косы.
— Ты моя мама? Забери меня! Забери!
— Тимка в деревне уже, он помощь позовет!
— Меня усынови, меня!
Оля отпихнула бритого мальчонку, пнула ногой девочку с катарактой. Падая, они рассыпались, как мешки с осенним гербарием внутри. Из прорех сыпались оранжевые листья. Сквозняк растаскивал детей на шуршащие части. Алиса смеялась, выплескивая сгустки черной крови, блюя трепыхающейся рыбой, лихорадочно дергалась на простынях.
Оля поковыляла прочь, едва не воя от страха. Чудом она удержала в пальцах свечу, чудом огонек не погас.
«Если я умру, — подумала Оля, — если Женя не реанимирует меня, я останусь навеки в этом царстве безумия, живых мертвецов, зубаток и марионеток».
* * *— Четыре минуты, — сказал Женя. Зачерпнул воду из купели, умыл лицо.
Он вспомнил больницу из зазеркалья, разлагающуюся старуху, напомаженную, как стриптизерша. Она парила над койкой, хохоча и раздирая халат, плесневелую кожу и зеленые от гнили кишки.
— Поцелуй меня, внучек! — рычала она. — Ты уже взрослый, почему ты ни разу не целовался?
Неужели Оля сейчас там, в разрушенной больнице? Или для нее Пиковая Дама приготовила что-то особенное, что-то очень личное? Индивидуальный ад…
В глубине подземелья зашуршало — Женя обернулся. На ступеньках пирамиды восседала Алиса. Красивая, улыбающаяся, в кожаной куртке, накинутой на голое тело, и в черных стрингах. Осоловевший Женя видел нежно-розовые ареолы сосков, ложбинку между пышными грудями, пупок с колечком пирсинга.
— Ты… почему не в машине?
— Там скучно, — сказала Алиса. — Мертвецам всегда скучно, нас нужно развлекать.
— Но ты не мертва… — возразил он неуверенно.
— Да ладно! — хмыкнула Алиса. — Любой бы умер, если бы в него засунули нож.
К Алисе подбирались крысы, обнюхивали ее руки и белоснежные бедра, мели хвостами.
— Времени мало. Моя душа в океане, ведьма подарила меня сраному шумерскому божеству. Но она попросила кое-что тебе передать.
— Передать? — Женя подумал, что, наверное, спит. Переохладился в купели и вырубился.
Алиса погладила расхрабрившуюся крысу по слипшейся шерстке.
— Ты можешь меня вернуть. Отвоевать у Оанесса. И Кирилла вернуть, и, главное, бабушку. И я знаю, что у тебя получится.
— Но как?
Алиса откинулась на ступеньки томно, полы куртки разъехались, качнулась высокая совершенная грудь.
— Просто смотри на меня. Смотри и ничего не делай. Тебе понравится.
* * *За дверью в конце коридора не было ни стен, ни потолка, ни пола, ни собственно комнаты. И дверь пропала, когда Оля перешагнула условный порог. Она не понимала, на чем стоит и куда смотрит, где здесь горизонталь, а где вертикаль. Как-то она видела на «Ютубе» передачу про самую черную краску в мире. Не просто краска, а массивы углеродных нанотрубок! Предметы, покрытые такой субстанцией, теряли объем, казались двумерными: просто дыры в пространстве.
Помещение, в котором она очутилась, будто залили ультрачерным акрилом. Алиса сделала неуверенный шаг по плоскости, босыми пятками почувствовала шершавый бетон. В двадцати метрах от нее вспыхнули фары. Синий автомобиль словно болтался в невесомости. Субмарина на дне кошмарного океана. Аквариум с подсветкой. Транспорт лилипутов в гараже Гулливера.
Каким-то образом в поместье — если это еще было поместье — оказался «ауди» Красновых, и живая мама сидела за рулем, а позади сидел, обнимая морячка, живой Артем.
— Темка! — закричала Оля, кидаясь вперед.
* * *— Темка! — закричал ужасный старик в клетчатой рубашке. Он брел к машине, размахивая зазубренным крюком. Поставил свечу на капот — этой свечой он, наверное,
