- Я всего лишь человек, - тихо ответил молодой правитель. - Могу только предполагать.
Невельсдор промолчал, но незаметно от Айрона легонько кивнул своим мыслям. Доложив о состоянии полков рейнджеров, первый мастер оставил принца одного. Тот же так и остался стоять на холме, окруженной пляской теней и огня.
Начиналась его новая борьба - путь стальных легионов лежал в Истангар.
Глава 8. От жестокости к счастью
***
Скрипели весла старой галеры, в воздухе пахло гниющим деревом и старой смазкой; на высохших губах, испещренных множественных кровавых трещин, зудела соль.
Море. Всего за четыре дня путешествия оно успело надоесть. Бесконечно серое небо и хмурая черная вода... Скорее бы на сушу: спуститься, почувствовать твердь под ногами и... вдохнув ароматы зелени, дать волю гневу, посеять ярость на... далеких берегах!
***
- Ты родила мне девку, а не парня! - кричал муж на свою скорчившуюся в ужасе жену. - Это отродье - не мой сын. С кем ты путалась, сволочь? Кто отец этого ублюдка?
Маленький ребенок был неподалеку, сидел под столом, сжавшись в комок и хорошо видел, как отец бил маму и не мог понять за что.
Огромный, волосатый мужчина, которого мама называла мужем, несколько раз ударил ее ногами по лицу и груди, а затем рывком вытащил малыша из-под стола. Встряхнув его несколько раз, он швырнул его на топчан. Достав из угла кочергу, он принялся лупить малыша, посылая проклятья на головы богов, подаривших ему такое отродье.
- Девка, мерзкая девка! - орал он. - Я сделаю из тебя мужчину.
- Папа, папа! - кричал ребенок и не мог понять за что же бьют его. За что?
Дарион Лостгорт был одним из четырех великих танов морского народа - жителей Туманных островов в Ирийском море, промышлявших войной и разбоем на южных берегах материка Лаурон и побережье Австририи. Заниматься же чем-то иным мужчины этого племени считали ниже своего достоинства. Хозяйство вели женщины - рожденные на островах или захваченные в походах. Каждый морской воин мог иметь множество жен. Впрочем, главным их предназначением было рождение потомства. Особой гордостью мужчины считалось иметь сына.
Когда пятая жена Дариона все-таки родила ему мальчика, счастью отца не было предела. Он носился с младенцем по всем хатам своего племени и показывал его. Как великому тану ему больше всех подобало иметь среди отпрысков мальчика.
Но вскоре счастье молодого отца сошло на нет. Подрастая, молодой Лостгорт совсем не проявлял нужной жесткости и ярости своего беспощадно отца-завоевателя. Наоборот, он рос очень мягким, нежным. Плакал при виде разделанной туши зверя, любил ласки матери и... вкусно покушать. Когда ему стукнуло пять унтов, и его отдали на обучение в общую школу мечей, сверстники принялись издеваться над его полным телом, бить и всячески подшучивать. Это страшно обижало маленького наследника Лостгорта, он начал закрываться в себе, не хотел ходить на занятия.
Однако жестокого Дариона совершенно не волновали обиды и переживания сына. В своем каменном сердце он не находил места любви и нежности к своему чаду. Наоборот, совершенную непохожесть мальчика на себя он воспринимал как измену жены. За это беспрестанно бил ее и в конце концов забил до смерти.
Гибель матери стало для малыша ужасным событием - таким, что он даже перестал говорить. Случилось это в шесть унтов. А в семь бессердечный отец продал его на рынке рабов.
***
- Осталось недолго, - доложил верный чернокожий слуга из далекой песчаной страны Егип. Он стоял за спиной высокого, широкоплечего мужчины, закутанного в медвежью шубу. В ней он казался самым настоящим гигантом.
- Хорошо, передай воинам, чтобы они готовились, - ответил тот. Его жесткий, беспощадный голос звучал глубоко и мощно. Сам он стоял на носу корабля и вглядывался в морскую даль.
- Конечно, хозяин, только... Воины спрашивают о добыче, - уже разворачиваясь, вспомнил темнокожий.
Широкоплечий гигант провел рукой по гладковыбритому черепу, затем по щетинистым щекам.
- Пусть заберут все, что смогут. Мне ничего не надо, - глухо сказал он, и в его серо-голубых глазах сверкнул гнев.
Тридцать четыре двухмачтовых парусника и одна огромная галера с бесчисленными рядами весел шли быстрым ходом от города Троя в направлении Туманных островов, родины корсаров Ирийского моря. Ничто и никто не преграждал путь - дорога к столь долгожданной мести была свободна и легка.
Ко второй половине четвертого дня из-за дымки туманов показались очертания берега и огни сигнальных факелов. Приближение чужаков заметили, но слишком поздно - корабли уже подходили к берегам, снарядить команды в море жители туманов не успевали.
Все прошлые походы материковых государей отражались танами Туманных островов в море. Нынешнее же нападение было для них неожиданным, если не сказать - пугающим до бесшабашной паники. Конечно, в этот раз их ослепила очень дорогая и ужасная магия.
Гигант в медвежьей шкуре поднял руку с раскрытой ладонью, а затем сжал кулак. Сегодня он не только удивит туманных призраков.
Корабль, на котором стоял громила, стал сбавлять скорость: вперед него вышли парусники. В отличие от единственной во флоте галеры они были снаряжены пушками и имели как минимум одну палубу. Громила не доверял этим плавучим крепостям с их хитрыми парусами, килями, рулями. Ему были непонятны такие сложности... Поэтому сам он предпочитал быть на посудине, управляемой привычными веслами.
Подойдя на опасное расстояние к берегу, парусники развернулись бортами. В этот момент с берега донеслись разрозненные крики.
А затем громыхнули пушечные залпы.
Смех, которым разразился верзила, мог сравниться своей мощью с грохотом выстрелов.
***
На невольничьем рынке семи унтов от роду малыш провел около недели. Вокруг него много плакали дети и женщины, друг у друга просили еды, кричали, ругались... К проданному собственным отцом мальчику изначально отнеслись недружелюбно. Без всякого видимого повода несколько раз избили. Такие же рабы-мальчишки.
Ужасные дни под палящим солнцем на рынке рабов, и в темноте бараков ночью тянулись бесконечно долго. Запах гнили, пота и нечистот... Резь в раздутом, повышено требовательном желудке. Боль. Каждая нома была прожита подобно вечности.
Слезы текли из маленьких глаз почти постоянно. Воспоминания о маме, непонимание и яростное чувство несправедливости сжигали ужасными мыслями едва открывшуюся миру душу ребенка.
Настал день, и его купил какой-то толстопузый богач, разодетый в разноцветные шелка с золотыми узорами. Он еще постоянно курил трубку, сморкался в белый платок и противно хихикал, когда надсмотрщики били кнутом рабов за провинности. Последним считалось все, что казалось таковым строгому надсмотрщику рабов.
