Услышав такое заявление, отец расхохотался, и шестилетняя Шарлотта тоже рассмеялась, не понимая, что он смеется над ней, а не с ней.
Мама не смеялась, но это неудивительно. Кэролайн Мари Мериуэзер Дэвис смеялась только в клубе на встречах с другими членами организации «Объединенные дочери Конфедерации»[39] – да и то после второго стакана водки с мартини.
Мать попыталась вразумить дочь крепкой пощечиной.
Не сработало.
Шарлотта убежала на пляж и плакала, пока ее не сморил сон. Проснувшись, она обнаружила, что наполовину укрыта приливом, и в ушах звучат красивые, мелодичные женские голоса.
Остаток дня она так и просидела на берегу, по пояс в воде, наслаждаясь звуками океанского оркестра.
Ее нашли уже на закате. Шарлотта пыталась объяснить родителям и спасателям, что не слышала их криков, потому что слушала пение русалок под водой.
Все в один голос обвинили ее во лжи, потому что никто, кроме Шарлотты, никакого пения не слышал. Никто и никогда не слышал пения, кроме Шарлотты.
И вот теперь хор русалок призывно поднимался из бурных волн, воплощая всю страсть океана, вступающего в сезон ураганов.
Все еще с закрытыми глазами, Шарлотта начала подпевать эфемерным голосам, пытаясь, как всегда, уловить слова – и, как всегда, слышала только мелодии, но слова ускользали от нее, как волны, сбегающие обратно в океан.
– Бастьен, чувак! Я сдаюсь! Это бомба. Я ни за что не справлюсь!
Грубый мужской голос вторгся в ее идиллию, сначала перебив, а потом и полностью заглушив русалочьи голоса. Раздосадованная, Шарлотта открыла глаза и увидела молодого парня, который тащился к берегу неподалеку от нее. Привязанная к его запястью длинная доска для серфинга болталась на волнах позади него. Он не обращал никакого внимания на Шарлотту. Все его внимание было приковано к воде.
Шарлотта проследила за его взглядом и увидела, что гигантская волна, набирая скорость и высоту, с ревом несется к берегу. В самом центре этой волны, в красивой, завивающейся части, которую Шарлотта мысленно сравнила с очаровательным водяным туннелем, проступила фигурка серфера. С грацией танцовщика он балансировал на доске как будто без всяких усилий. Темные волосы развевались позади него. Высокий, с мускулистой грудью в блестящих каплях воды и пота, он улыбался – так, словно переживал лучшие мгновения своей жизни.
– Йоу-ху! Двойной оверхэд,[40] чувак! Бастьен, ты ее делаешь! – Второй парень добрался до пляжа и кричал серферу, сложив ладони рупором.
Шарлотта даже не взглянула на него. Она не могла оторвать глаз от серфера. Оседлав огромную волну, он вместе с ней приближался к берегу. Теперь она видела его глаза, которые потрясли ее своей сверкающей бирюзой – так странно напоминающей цвет ее собственных глаз.
Волна неумолимо надвигалась… и, наконец, серфер изящно спрыгнул с доски и сошел на берег под аплодисменты и улюлюканье друга. Серфер повернулся и поклонился океану, как будто благодарил его за эту сумасшедшую гонку.
Выпрямившись, он повернул голову и встретился взглядом с Шарлоттой.
Она видела, как он замялся в нерешительности и даже споткнулся на секунду, когда его накрыло набежавшей волной, но быстро обрел равновесие и кивнул ей – очень по-южному, по-джентльменски, что определенно одобрила бы бабушка Мирти.
– Привет, cher.[41]
Его голос был глубоким и бархатистым. И Шарлотта подумала, что его акцент – самое сексуальное из всего, что она когда-либо слышала.
– Доброе утро, – машинально произнесла Шарлотта.
– Какая ты милая. Douces comme du miel.[42] Я – Бастьен. А это – мой podna[43], Дикки.
Шарлотта чуть не выпалила свое имя. Часть ее хотела выложить ему сразу все: имя, номер телефона, номер страхового свидетельства и адрес. Все-все-все, лишь бы он позвонил и поговорил с ней еще раз этим божественным голосом. Но она не могла рассказать ему всего. Да он бы и не захотел услышать всего, и потому она не собиралась говорить ничего.
Но он смотрел на нее. Можно сказать, рассматривал, переводя взгляд с ее длинных голых ног на мальчишеские шорты, пляжную рубашку, мокрую насквозь и прилипшую к коже. Он смотрел не то чтобы с вожделением, но пристально и с очевидным интересом, и по спине Шарлотты пробежала знакомая дрожь страха.
Она нацепила маску того, что ее мать назвала бы «элементарной вежливостью, но не приглашением», и с характерным акцентом красавицы-южанки вымолвила:
– Рада познакомиться, Бастьен. Хорошего дня.
Гиперсексуальный красавец Бастьен открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но Шарлотта пренебрежительно махнула ему рукой, быстро повернулась спиной, подхватила свой рюкзак и, даже не оглянувшись через плечо, поспешила вдоль берега прочь.
Может быть, когда-нибудь… с тоской подумала Шарлотта. Может быть, когда-нибудь я смогу, ничего не боясь, разговаривать с таким красивым парнем, как Бастьен, но сегодня не тот день…
Бастьен– Оказывается, нужно всего лишь поставить тебя перед красивой штучкой, чтобы выжать из тебя сразу столько слов. – Дикки обхватил Бастьена за плечи. – Что ты там наплел ей, а?
Бастьен увернулся от панибратских объятий. Эта девушка – не какая-то штучка. Она – ange. Ангел. Ее волосы, распушенные соленым ветерком, нимбом сияли над головой. А эти руки, длинные и нежные, покрытые белоснежным пушком, могли в любой момент раскрыться крыльями, которые, он знал, прятались, сложенные, где-то внутри, готовые унести ее из этого жестокого мира. Она приземлилась прямо перед ним, и он заговорил с ней – так, как только и умел.
– Douces comme du miel. – Попытка Дикки повторить фразу Бастьена провалилась. Прожевав незнакомые слова, он выплюнул их совершенно искореженными. – Надо запомнить, вверну при случае. Ты, наверное, берешь девчонок своим акцентом и всем этим по-иностранному звучащим дерьмом. Черт, почему я вырос не в Аркаде?
– В Акадиане, – поправил его Бастьен, пообещав себе, что в последний раз делает это, обходясь без кулаков. В общем-то, Дикки мог показаться вполне сносным парнем, если свыкнуться с его мерзкопакостной стороной. К несчастью, Бастьен обнаружил, что она-то как раз и составляла 99,9 процента его личности, но решил, что негоже постоянно бесить младшего брата босса. Не так он хотел прожить эту часть своей жизни, какой бы короткой она ни оказалась, прежде чем неодолимое беспокойство и море погонят его дальше.
– Да, в Акадиане. А я что сказал?
Бастьен провел языком по зубам, чтобы скрежетом не стереть их в порошок. Сколько раз надо объяснять этому мальчишке? Сестра даже подсунула ему статью о происхождении каджунов и приходах, составляющих Акадиану, – но хоть бы что-то отложилось в его куриных мозгах!
– Ты должен сказать мне, что это значит… douces comme…
– Couillon[44], – проворчал Бастьен, не желая больше
