Господи, подумал Макс тоскливо. Девочка, твои слова бы — да в уши всем моим боссам, особенно господину Ягамото, который все проблемы с подчиненными привык решать с помощью маленькой армии своих одалисок и немаленькой самурайской катаны.
— Нет, есть, конечно, старые поселения контрабандистов, — как ни в чем не бывало болтала местная атаманша. Она была в короткой юбочке, и, когда садилась, всячески старалась выставить напоказ свои ножки. — Там рулят такие старые седые дядьки, вроде Дремлющего. У-у-у, традиции и кодексы! Но мы с ребятами уже девяносто лет как отделились, и к нам тут идет в основном молодежь. Старички не умеют работать прогрессивно, спрос учитывать, поставки нормально налаживать, а мы так развернулись за последние восемь десятков лет!
Что-то в ее интонациях заставило Макса, который до этого рассматривал стол, задать первый вопрос:
— Вы управляете контрабандистами восемьдесят лет? Сколько же…?
Эльза очень обрадовалась, когда ее об этом спросили.
— Сто двадцать четыре, Макс, — ответила она ласково, показывая прекрасную осведомленность об имени Ковальски. — Или, может быть, сто двадцать шесть, я как-то не успеваю считать за работой: они все летят, эти годы, и летят, и летят…
Вот тебе и девочка. По возрасту она ему в прабабки годится, а ведет себя как восемнадцатилетняя. Впрочем, Мечтатель в свои триста или Бестия, у которой на счету сто веков, тоже не чувствуют себя старичками и как-то не торопятся изливать из глаз спокойную мудрость. Кажется, в Целестии тормозится не только физическое взросление магов, но и все другие взросления.
И тогда он решился задать главный вопрос:
— Зачем вам нужен был Браслет?
Эльза, которая во время своей болтовни в основном смотрела на него, огорченно приподняла брови.
— А мне ты показался таким догадливым… а-а, ты, наверное, еще не познакомился хорошенько с Целестией. Чтобы с нежитью легче общаться было. У них ведь мозгов нет, никого не слушают, и контракта не подпишешь. С высшими договориться еще можно, только ведь тоже нужно что-то, что дает над ними власть. А низшие — полный Альтау! — вообще слов не понимают. Вот и пришлось находить средства, хотя, конечно, мы их очень долго находили… нашли одно — Браслет. Только вот наша ищейка его не сразу отыскала. А потом появились вы, и мы остались с носом.
Она выдула и лопнула замечательной величины светло-зеленый пузырь.
— Зачем вам общаться с нежитью?
— Так у нас много общего.
Макс не успел спросить еще раз: ответ вдруг пришел от бледной Дары — та сидела, выпрямившись, пальцы вцепились в стол, губы стиснуты и разжимаются для слов еле-еле:
— У контрабандистов и нежити только одно общее качество. И те, и те все время стараются пробиться во внешний мир… Вы хотите убрать Кордон?
* * *
Убрать Кордон? Кристо не сразу почувствовал, что рот у него приоткрыт, и на футболку стекает тонкая ниточка слюны. Опомнился, торопливо вытер губы. Прямо так вот и убрать, чтобы во внешний мир просто так ходить?
— Ну, это было бы трудно, правда? — дружелюбно заметила Эльза. — То есть, если убрать его совсем. Сам по себе Кордон — вид заклинания Первой Сотни, которая создала Целестию. Чтобы его убрать — это надо… уж как минимум Витязь Альтау! Мы не собираемся его убирать. Мы хотим его открыть. Все двери. Навсегда. Другими словами, мы хотим убрать не Кордон, а кордонщиков и те дурацкие законы Семицветника, которые мешают проходить во внешний мир свободно.
Наступила короткая тишина. Где-то на панцире улитки уныло покряхтывал аспид. Хохолок пялился на свою атаманшу с раболепным обожанием. В дверях торчали то ли три, то ли четыре такие же молодые обожающие физиономии. Эльза задорно смотрела на двух артефакторов и одного бывшего наемника и, кажется, ждала, что они будут вскакивать, махать руками и кричать: «Нет-нет, это же безумие!»
Но никто особенно с истериками не торопился.
— Людей из внешнего мира мы сюда не пустим, — уточнила Эльза. — Сами понимаете, не для них стараемся — для Целестии. У нас ведь тут ничего такого не делалось с Альтау…
Дара все-таки открыла рот и уточнила сипло:
— Ты сравниваешь себя с Холдоном?
В первый раз Эльза не стала лопать пузырики, раскидывать руки или еще что-нибудь вытворять. Она сказала просто и почти даже строго:
— Мне незачем себя сравнивать с маньяками. Я — это я. Это Дремлющий спит себе в башне и не видит, что творится в стране. И Магистры там же — как будто в своем золотом прошлом, на поле Сечи. И вот вся страна так: как будто после Альтау прошел всего лишь год… А я…
Она замолчала, и ее лицо стало почти по-детски обиженным, но глаза остались острыми и взрослыми.
— Мы никуда не идем. У нас люди иногда живут до тридцати — и маги, кстати, тоже не всегда доживают, из-за войн, например. Читать вот не все умеют, а кто умеет… вон, спросите у Кристо, как у нас с образованием. У нас многие нос из деревни не высовывают и ничего не видят, кроме стакана с ирисовкой, потому что тысячелетние Магистры думают за них! Радужная страна, где магии — прорва, и её вчистую обставили люди из внешнего мира, потому что подумали мозгом — мозг подключили, в Целестии таким сроду не занимались, понимаете?! А там открыли несколько законов, на которых строится наука — и теперь было бы так просто разобраться… приспособить…
— И вы приспосабливаете? — резко вмешался Макс.
Эльза очнулась. У нее на глазах появились слезы, на которые с очень большой тревогой глазел Хохолок и остальные контрабандисты. Девушка смахнула их рукой.
— А? Конечно. Только общий принцип понять, а уж времени у меня гораздо больше, чем у этих ваших ученых!
Так значит, какой-то мерзавец помог им наладить поставку оружия из внешнего мира. По коже Ковальски прошел холодок. Наверняка ведь они его обработали так, что оно может бить даже по мощным магам…
Но ведь не пойдут же они на Магистров напролом? Нет, просто отвлекут их чем-нибудь таким глобальным…
Например, войной между людьми и магами. Тем придуркам в таверне только дай действенное оружие.
— И мне даже никто не скажет: «Ты что — хочешь решить все проблемы только при помощи заимствованных извне вещей»?
Никто не сказал. Снова повеселевшая Эльза притворно надула губки и успокоила:
— Ну, я же не такая дура. Но понимаете, что я заметила? Когда имеешь дело с такими вещами — начинаешь разбираться, как они устроены, и меняешься сам. Начинаешь по-другому мыслить.
Она слезла со стола, на краешке которого сидела, и принялась прохаживаться взад-вперед, время от времени бросая фразы так, будто они разумелись сами собой.
— Ну, Семицветник мы не тронем —
