– Мы вернемся в Ребра, – сказал император. – И ты нарисуешь мне карту Дуомо.
– Да, отец, – прошептал мальчик.
Тогда отец посмотрел на него. Невзирая на спутника в своей тени, Йоннен почувствовал, как его сердце пронзает страх. Тьма вокруг них пошла волнами, его собственная тень задрожала, будто боялась не меньше его. И, взглянув отцу в глаза, Йоннен увидел в них голод.
– Хорошо, что твоя память острее мечей, сынок.
Глава 37. В путь
Одно разбитое и истекающее кровью сердце.
Четыре человека под взором Матери.
Пять букв, вырезанных в черном камне.
Эшлин.
Мия стояла в Зале Надгробных Речей и смотрела на буквы, которые сама же и высекла на могиле. В ней покоилось тело Эшлин, облаченное в прекрасное белое платье из гардероба Аалеи. Все хранили молчание, пока Мия опускала свою возлюбленную на камень и целовала в хладные, как сердце в ее груди, губы. Глядя на это навеки застывшее прекрасное лицо, навеки закрытые глаза, навеки похищенный вдох и пытаясь убедить себя, что ничего не чувствует.
Мия закрыла дверцу склепа. Захлопнула дверь будущего, о котором посмела мечтать. Счастливого конца, на который позволила себе уповать. Прижавшись лбом к непоколебимому камню, выдохнула остатки своей надежды.
Больше ничего не осталось.
Совсем ничего.
Она повернулась к Меркурио, и жалость в его глазах чуть ее не сломила. Быстро отвернула голову и наткнулась на Сида с Мечницей, стоявших вплотную к ней. Печаль в их взглядах, боль, порожденная ее болью, не принесли никакого утешения. И наконец посмотрела на Трика, стоявщего неподвижно, как статуя Матери над ними с тяжелыми весами и мечом в руках.
«КТО ОСТАЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ, ТОТ НИКОГДА НЕ УМИРАЕТ».
Но стоит ли оно того, если в конце ждет только боль?
Мия опустила голову. Закрыла лицо руками. Гадая, что же будет дальше.
А дальше была агония.
В ее налитых кровью глазах вспыхнуло черное пламя. Под мокрой от слез кожей поползли черные личинки. Она ахнула и, схватившись за грудь, упала на колени, тени вокруг корчились, царапались и кусались. Стены задрожали. Пол под ее ногами проваливался, затягивая во тьму. На языке появился привкус гнили. Грудь придавило невыносимой тяжестью. У нее возникло чувство, будто она тонет в жидкости, черной, как истинотьма, в ноздри ударила вонь крови и железа. На мгновение показалось, словно весь мир кричит во всю глотку – так громко, что у нее чуть не лопнули перепонки.
А затем она узнала голос.
– Мия!
Темное пламя в сердце. Темные крылья за спиной. Темное небо над…
– МИЯ! – закричал Меркурио.
Она открыла глаза. Жадно втянула воздух. Все ее тело покрылось потом. Рядом стоял на коленях ее бывший наставник, крепко обхватив Мию руками, чтобы остановить ее агонию. В зале царил хаос, дверь склепа распахнули тенистые руки, церковные свечи погасли, огромная железная цепь на весах Богини лопнула пополам. Все в страхе смотрели на Мию.
– Черная Мать, – прошептала она.
– Все хорошо, вороненок, – ласково сказал Меркурио. – Все хорошо.
– Нет, – выдохнула Мия. – Совсем нет…
Она попыталась перевести дыхание, успокоить свое колотящееся сердце.
– МИЯ? – Трик вышел вперед. – В ЧЕМ ДЕЛО?
Она стояла на четвереньках на надгробиях, ее грудь часто вздымалась, волосы слиплись от пота. Мия прижала кулаки к вискам, ее череп раскалывался, за грудной клеткой буйствовала черная боль. Сердце по-прежнему бешено билось, живот по-прежнему полнился ледяным ужасом, тени вокруг по-прежнему подрагивали от страха.
– Мия, что случилось? – спросила Мечница.
– Он сделал это, – прошептала она.
– Что сделал? – потребовал ответа Меркурио. – О чем ты говоришь?
Мия лишь покачала головой.
– Этот гребаный идиот сделал это…
Они снова собрались в голодном мраке читальни.
Элиус пыхтел, как дымоход, и внимательно наблюдал за Мией. Сидоний и Мечница в потрепанной кожаной одежде нервно переминались с ноги на ногу. Адонай в алой бархатной мантии и Меркурио в темной робе епископа не отводили от нее взгляда. Трик был одет в черное, его кожа теперь источала слабое тепло, которое не согревало.
В центре круга стояла Мия.
В черных кожаных штанах и сапогах из волчьей шкуры. В белой шелковой рубашке и кожаном корсете. За ее спиной висел меч из могильной кости, на поясе – еще один, из ашкахской черностали. В губах тлела сигарилла, чтобы перебить запах девушки на ее коже, в животе плескалось вино, чтобы притупить боль, а в груди полыхали осколки давно убитого бога. Все выслушали ее рассказ о темных волнах дрожи, прошедших по ее телу, о мучительной хватке на сердце и привкусе черной крови во рту.
А затем она поведала им, что это значит.
– Отколь уверенность такая? – спросил Адонай.
– Я чувствую, – ответила Мия ледяным, мертвым голосом. – Так же отчетливо, как пол под своими ногами. Скаева поглотил божью кровь, которая стеклась под Годсгрейвом. Вобрал в себя осколки Анаиса, находившиеся под городом.
– ТОГДА ОН ОБРЕЧЕН, – сказал Трик. – ОСКОЛКИ ПОД ГОРОДОМ МОСТОВ И КОСТЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ ИСТОЧНИКОМ СИЛЫ. НО ИСПОРЧЕННЫМ. ГНИЛЫМ.
– Тогда пускай себе гниет, – прорычал Сидоний.
Мия посмотрела на Трика пустыми и черными глазами, затягиваясь сигариллой.
– Ты говорил, что пруд под Годсгрейвом создан из кусочков Луны, которые хотели только уничтожать. Что это вся его ярость, вся его ненависть, брошенная разлагаться в темноте. Как думаешь, что теперь произойдет, когда ими обладает самый могущественный человек во всей Итрее?
– ОН ПОСТЕПЕННО СОЙДЕТ С УМА. А ЗАТЕМ, ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ВОССТАНОВИТЬ МИР, БУДЕТ СТРЕМИТЬСЯ ЕГО РАЗРУШИТЬ. ЕГО ПРАВЛЕНИЕ ОБРЕЧЕНО НА ХАОС. НА НЕНАВИСТЬ И УБИЙСТВА.
Мия провела рукой по волосам. Пустота в ее груди наполнялась сигарилловым дымом и гулом от красного вина.
– У него мой брат, – сказала она. – Я должна найти Клео.
Меркурио нахмурился.
– Скаеве больше некуда бежать и не за кем прятаться. У нас есть колдун. Пара гладиатов. Два лучших ассасина в республике и, кажется, бессмертный юноша. Мы можем просто отправиться в Годсгрейв и убить его в его же доме.
Сидоний кивнул.
– Как по мне, этот план лучше твоего самоубийства…
– Согласна, – поддакнула Мечница.
Мия посмотрела на собравшихся и медленно покачала головой.
– Теперь Скаева вне вашей досягаемости, – пробормотала она. – Вы не можете мне помочь.
– Ты этого не знаешь, вороненок, – возразил Меркурио. – Мы даже не пытались.
В ответ Мия просто вытянула руку. Чернота вокруг них задрожала, тьма зашевелилась. Девушка опустила подбородок, закрыла покрасневшие глаза, и ее волосы разметались, как от порыва ветра. А затем медленно согнула пальцы.
Сидоний выругался. У Меркурио перехватило дыхание, а Адонай что-то пробормотал на древнеашкахском. Теневые щупальцы обвили вокруг пояса и ног всех, кто был в комнате. Мия пошевелила пальцами, как кукловод, и каждый из ее союзников или выругался или изумленно ахнул, когда их мягко подняли в воздух.
– В ту истинотьму, когда мне было четырнадцать, я превратила Философский Камень в руины. Пересекла Годсгрейв в мгновение ока, разрезала когорты люминатов на
