— Иногда так делают, — спокойно отозвалась она. — Но мало какие заклинания нельзя обнаружить. Спрятать магию в человеке намного проще, чем в предмете.
И все же она достала его меч, принялась вертеть в руках.
— Вейн брал его, — сказал Рейз. — Не знаю, важно ли это.
Мелеза нахмурилась, обнажила меч и посмотрелась в лезвие, как в зеркало.
— Вы что-то чувствуете? — тихо спросила Силана.
— Беспокойство, — ответила ей Мелеза. А потом будто очнулась, тряхнула волосами и вложила меч в ножны снова. — Не обращай внимания. Это глупости. Бесполезно зачаровывать меч твоего гладиатора. Все равно на Арене это моментально откроется. Да и зачем Вейну портить ваше оружие? Это слишком очевидно, слишком грубо.
И ее магия ничего не обнаружила.
— Может, он просто мудак и хотел накрутить нас перед боем, — Рейз пожал плечами. — Если так-то он сильно просчитался. Я не умираю, и мне этого хватит.
Мелеза усмехнулась:
— Твой гладиатор очень просто устроен.
— Силана не жалуется, — буркнул Рейз.
— Потому что ей некому жаловаться, — Мелеза вздохнула, будто очень сожалела по этому поводу.
Силана бросила на него один быстрый, хмурый взгляд и сказала:
— Иногда, Рейз, когда вы совсем не думаете, что говорите, мне хочется на вас жаловаться.
Мелеза рассмеялась:
— Поверь, жалобы никогда не помогают. Пороть намного эффективнее.
***
По дороге домой — и Рейз с удивлением ловил себя на мысли, что действительно считал дом Силаны и своим тоже — он старался ее не трогать. Силана злилась, злилась справедливо, в своей обычной тихой и отстраненной манере, и Рейз про себя уже представлял, как будет извиняться.
Почему-то прощения хотелось попросить именно у нее, а не у Мелезы и не у Грея, хотя именно в их жизнь Рейз сунул нос, не спросив.
Когда экипаж остановился у дома, Рейз выскочил первым, протянул Силане руку, в надежде, что она не откажется. Силана помедлила на мгновение, и все же вложила ладонь в его.
Пальцы были прохладными, и казались ему хрупкими.
Хотелось согреть дыханием, а потом целовать, и обязательно при этом смотреть Силане в глаза. Чтобы ей было хорошо, и она смущалась, но не отводила взгляд.
Рейз отпустил ее руку, и почти с грустью подумал, что превращается в какого-то похотливого кобеля. Тем более, что за разговор у Мелезы его вполне могли сослать спать в гостиную. Он бы не удивился.
Силана все еще хмурилась, глядя на него, но ничего не говорила.
Рейз дождался, когда они окажутся в доме и сказал:
— Прости. Я повел себя как идиот.
Она смотрела на него в ответ, застыв у самой двери, а потом ответила:
— Вы повели себя бестактно и жестоко. И не у меня вам нужно просить прощения.
— Я не хотел. Просто ляпнул, не подумав. Я… не привык молчать, не привык к секретам и интригам. Раньше всем было наплевать, кому и что я говорю. Я все равно не знал никаких секретов. Нечего было выбалтывать.
Он старался выглядеть искренним, тем более, что и правда сожалел. Не о том, что задел Мелезу, а о том, что Силана из-за него чувствовала себя виноватой.
— В этот раз мне было за вас стыдно, — тихо сказала она. Лучше бы ударила.
А потом Силана смягчилась, отвела взгляд:
— Хотя, наверное, вам тоже бывает за меня стыдно.
Она так часто принижала себя, но в этот раз говорила иначе. Просто признавала вслух то, во что искренне верила.
— Ни разу, — честно признал Рейз. — Я злился на тебя, но стыдно мне не было.
Кажется, она смутилась — лучше уж так, чем эта тихая, отстраненная злость — и неловко пожала плечами:
— Теперь уже все равно ничего не исправишь. У вас завтра сложный бой, ложитесь пораньше. Я помолюсь Майенн и тоже приду.
Она всегда уходила молиться Майенн перед тем, как ложиться, а Рейз представлял ее за молитвой и хотел попросить: можно, я побуду рядом. Я не помешаю.
Что-то его останавливало раз за разом, а тут он вдруг подумал, что завтра ведь могло случиться что угодно.
— Можно мне с тобой?
Она замерла, посмотрела удивленно:
— Вы… хотите помолиться Майенн вместе со мной?
Он не молился несколько лет, и о богах особо не задумывался. Они существовали в каком-то другом, непонятном ему мире. И единственный раз, когда он просил — искренне, вкладывая всю веру, что у него была — он просил о том, чтобы Джанна выздоровела.
Только это не помогло, а больше ему от богов ничего не было нужно.
Раньше.
— Знаешь, думаю, мне есть, о чем ее попросить.
Силана покачала головой:
— Вы не понимаете. Майенн не дарит чудес, когда о них просят. Она сотворила людей, способными на чудо. Она течет в нашей крови, она в каждой крупице земли, в каждом дуновении воздуха. У нее нельзя попросить, чтобы она решила ваши проблемы, или магическим образом все сделала лучше. Можно только обратиться к ней, как к силе, с благодарностью за мир, который она создала. За день, который прожит, за счастье и за боль. Можно попросить, чтобы она осветила путь и провела по струне сквозь черноту. Можно попросить, чтобы дала сил. Но она не выиграет за вас поединок, не защитит ваших близких.
Она говорила мягко, и Рейз видел самое главное:
— Ты очень ее любишь.
— Да, — просто ответила Силана.
Рейз попытался представить то, о чем она говорила. Он всегда воспринимал богов… ну, как людей, да.
Представлял мужчин и женщин — красивых и далеких, чуждых.
Когда Силана говорила о Майенн, она говорила не о женщине. Она говорила о силе, о пламени. Пламени, которое могло поглотить весь мир и согреть весь мир. О чем-то огромном, непостижимом. О чем-то, чего Рейз не мог себе представить. Майенн, о которой говорила Силана, не просто создала весь мир. Она и была всем миром.
— Не знаю, смог бы я ее полюбить, как ты, — честно признал он. — Или даже верить, но, знаешь, я бы хотел еще раз увидеть, как ты молишься.
Силана улыбнулась одними глазами и сказала:
— Хорошо.
В этот раз она принесла алтарь в их спальню, аккуратно расположила у окна: простое полотно, несколько предметов. Совсем простых, но Рейз видел, что они очень ей дороги и сам смотрел иначе. На простую чашу, на нож. На отколотый краешек у курильницы.
— Этот алтарь, — тихо сказала Силана, — был со мной на войне.
Рейз услышал то, о чем она не сказала: как часто Майенн, молитва и вера спасали Силану в самые страшные, самые невыносимые дни.
— Я не буду мешать, — пообещал он и устроился в углу.
Силана опустилась на колени перед алтарем, легко привычно коснулась лбом рук перед собой.
Раньше Рейзу этот жест у жрецов всегда казался каким-то рабским, подобострастным, но у Силаны он выглядел совсем иначе. Она не пресмыкалась перед Майенн, не принижала себя и не была рабыней. Она просто показывала свое уважение перед силой, которой посвятила себя. Которую любила.
Почему-то показалось,
