Каро искал в собственных поступках ошибки, и, должно быть, думал, что именно из-за этих ошибок уступает.
Но если он и ошибался, Джанна этого не видела.
— Вы во всем правы и действуете разумно, — она пожала плечами. — Именно поэтому ему легко просчитывать ваши действия. Вейн понимает вас, а вы его, и каждый бьет по больному. Будто все это игра в шахматы. Ход за ходом.
— Но я проигрываю, — жестко заметил Каро. — Думаете, это потому что я худший игрок?
— Нет, просто вам приходится защищать не только короля.
Он замер, посмотрел на нее удивленно, будто не ожидал этого.
— Вейн использует связи людей, угрожает их близким, — продолжила Джанна. — Подставляет, используя семью. Он действует не напрямую, и поэтому его действия сложнее предсказать.
Он дернул уголком губ — то ли в усмешке, то ли в гримасе:
— Я бы не постеснялся втянуть и его близких, но, увы, у Вейна только подчиненные и союзники. Даже любовницы постоянной нет.
Джанну это не удивляло, она только заметила:
— Это к лучшему. Если он так преследует посторонних людей, страшно подумать, как бы он добивался любимую женщину.
Каро вдруг замер, застыл совершенно неподвижно, и посмотрел на нее… так, как никогда раньше. Совершенно изумленно, ошарашенно. Даже челюсть немного отвисла. А потом Каро расхохотался, громко, заливисто.
Неожиданно.
Джанна даже подумала, что недооценила, насколько он устал.
Ведь ничего такого смешного она не сказала.
И смеялся он очень долго.
А потом он успокоился, вытер выступившие на ресницах слезы и сказал:
— Джанна, вы гениальны. Я все больше влюбляюсь в вашу манеру думать, — он снова фыркнул, словно подумал о чем-то очень забавном, а потом его усмешка изменилась. Стала хищной, опасной. — И вы подали мне отличную идею, как его уничтожить.
***
Они проговорили несколько часов. Силана прижимала Калеба к себе, чувствовала, как крепко, почти отчаянно он обнимал в ответ, и делилась вещами, которые никогда никому не рассказывала. Мелочи, за которые цеплялась на войне, вещи, которые помогали держаться или те, что хотелось забыть.
Он отвечал, глухо и поначалу скупо, потому что разучился иначе. Он рассказал ей о смерти мамы. Не обвиняя больше, не пытаясь сделать больно, просто заново переживая тот момент.
И Силана была ему благодарна, потому что ей, оказывается, нужно было это услышать.
А потом они долго молчали. И молчание было как раньше, одно на двоих.
— Ты права, — сказал он наконец, глухо и устало. — Я тебя люблю и от этого намного больнее. Было бы проще ненавидеть.
— Я знаю, Калеб.
Она провела рукой по его волосам. Он так изменился за эти годы, стал совсем взрослым. Ни следа того угловатого мальчишки, который когда-то клялся ее защищать. А это ощущение осталось прежним, и волосы щекотали ладонь.
— Маму убила болезнь, не ты. Но я все равно не могу простить. Не только потому что ты не пришла к ней. Потому что ты не пришла ко мне. Я был рядом с ней, я ничего не мог сделать. Я оказался бесполезен, и я… я хотел, чтобы ты пришла спасти не только ее. Чтобы ты пришла спасти меня.
Он говорил шепотом, будто даже самому себе боялся признаться.
И ей очень хотелось плакать. За него.
— Я только теперь понимаю, что я тоже к тебе не пришел.
Силана вздрогнула, посмотрела на него, не зная, что ответить.
— Всегда, когда я был тебе нужен, когда тебе было больно, когда тебе было страшно, меня не было рядом.
Он не понимал, верил, что мог помочь, если бы оказался рядом. И он ошибался.
— Калеб, именно это меня и спасло. Иногда, когда становилось совсем невыносимо, помогала держаться только эта мысль: что среди всех гнили, пепла и мерзости на войне, не было вас с мамой.
И ради того, чтобы они никогда этого не увидели, чтобы их не коснулись ни сажа, ни кровь, Силана готова была убивать.
И она вдруг признала:
— Ты нужен был мне здесь, когда я вернулась.
— И я сам от тебя отказался.
Калеб отвел взгляд, нахмурился. И молчал долго, прежде, чем продолжить:
— Я не оставлю тебе мамин дом, — сказал он. — И сам в нем жить не смогу. Там все провоняло лекарствами. Этого не изменить. Мы никогда не исправим прошлое.
— Я знаю, — тихо признала Силана. — Но если мы ничего не исправим, Калеб, что же нам теперь делать?
Она столько раз спотыкалась об этот вопрос, и только рядом с Рейзом понемногу начала понимать ответ. И верила, что теперь Калеб тоже поймет.
— Жить дальше, — сказал он. — Ты не спасла меня тогда, но можешь спасти сейчас. Я не был рядом, когда ты во мне нуждалась. Но могу быть рядом теперь. Останься здесь, со мной, и я больше никому не позволю причинить тебе вред. У тебя всегда будет дом.
***
В этот раз Рейз не уснул. Лег, потому что иначе синяки болели нестерпимо, но спать даже не хотелось.
Он все думал о Силане и Калебе, о том, стоило ли оставлять их одних.
Силане это было нужно, он видел, да и Калебу, пожалуй, тоже. Но они все еще могли поубивать друг друга.
Рейз пялился в окно, на голые ветви сада, на посветлевшее небо. Пытался отвлечься на какую-нибудь ерунду — прикидывал, сколько комнат в доме, и как из него выбраться. Просто так. Бежать он все равно и не мог, и не собирался.
Силана все не шла, и это неприятно царапалось тревогой внутри. Кучей бессмысленных «а вдруг».
Интересно, чем занята Джанна. Очнулся ли Грей.
Сможет ли Каро снять с Рейза обвинения.
На шорох он поначалу не обратил внимания, подумал, мало ли, может, крысы в стенах. Или еще какая-нибудь гнусь. И только потом сообразил — вряд ли бы Калеб стал терпеть в своем доме крыс. Да и звуки были совсем иные. И доносились из угла комнаты, куда не падал свет.
А потом следом за шорохом послышались странные влажные звуки, будто кто-то мясо отбивал об камень.
Рейз присмотрелся и едва не отпрянул.
В углу рос силуэт, медленно, неспешно, приобретал форму — сгорбленную, вывернутую. Будто перекрученную какой-то неведомой силой.
Тварь была невысокая, и состояла из чего-то красного, темного, будто венозная кровь. Шкура казалась мокрой на ощупь, лоснилась, и из плоской, растянутой пасти торчали клыки, как осколки камней.
Будь у Рейза время подумать, он бы решил, что спит. Что ему чудится. Что его все-таки слишком сильно приложили дознаватели по голове. Но тварь бросилась, и он среагировал, прежде, чем осознал.
Рейз скатился с кровати, бросился к окну, успел только подхватить со стула рубашку, которую снял перед тем, как ложиться.
Тварь издала странный стрекочущий звук, потянулась к нему. Уродливые челюсти клацнули.
Она двигалась дёргано и очень странно. Намного быстрее, чем можно было бы ожидать.
А у Рейза даже оружия не было. Он только
