Лёва просыпается. Теплое солнце светит в широкие окна. Вот откуда взялся сон, улыбается Лёва и тут в самом деле слышит: ззззз… жжжжж… зззз… жжжж… Звук идет откуда-то слева, с той кровати, где вчера лежал Дэвид.
– Эй, – говорит Лёва, – ты тут?
В ответ – только жужжание. Лёва что есть сил выгибается, пытаясь заглянуть на соседнюю кровать, но не пускают ремни под мышками. Ничего, говорит себе Лёва, сейчас чуть передохну и попробую еще разок. Он вспоминает, как Гоша учил концентрироваться перед боем, задерживает дыхание, мысленно сосредотачивается на движении, которое должен сделать, и резко поворачивается влево. Ремень впивается в правую руку, в шее что-то хрустит (неужели в самом деле позвоночник?), но из последних сил Лёва все-таки переносит вес тела на другую сторону кровати. Конечно, на бок он не лег, но хотя бы сдвинулся на четверть оборота. Он поворачивает голову, осторожно, чтобы привязанный к петлям противовес не утащил назад.
Теперь ему видно кровать Дэвида: да, там кто-то лежит. Лёва узнает розовую щеку, прядь светлых волос… но лицо вытянулось, вместо губ – ороговевшая щель, а глаза… нет, это не голубые глаза Дэвида. Вместо них над тем, что еще недавно было человеческим лицом, выступают две большие ячеистые полусферы.
Не человеческие глаза – глаза гигантской мухи.
– Дэвид, – шепчет Лёва, – Дэвид, это ты?
– Зззззз, – отвечает Дэвид, – жжжжж.
От ужаса волосы шевелятся у Лёвы на голове. А может, это не волосы? Может, это мелкие жучки? Те самые, которые подготовка к операции? Теперь понятно, что за операции они здесь делают: биоинформатика… симбиоз создает бионов… пора послужить науке, сынок…
Ну нет! Не так Лёва хочет служить науке, не подопытным кроликом в лапах безумных вивисекторов. Он еще вырастет, решит кучу задач, докажет десяток ключевых теорем… станет великим ученым… у Лёвы еще все впереди.
Если сегодня вечером он не превратится в гигантскую муху.
Через час Лёва понимает, что освободиться не может. Хитрая система креплений пусть и позволяет с большим трудом повернуться на бок, но о том, чтобы освободить руки или встать с постели, нет и речи. Что же остается? Лежать и ждать, когда придут Клара с Торопливым и увезут в операционную?
Ну нет. Если не можешь двигаться, остается только думать.
Лёва вспоминает все, что случилось в больнице, начиная с момента, когда в темноте он услышал голоса. Что они говорили? Биоматериал, финансирование, симбиоз… Теперь-то понятно, о чем они. Но все равно, что-то не дает Лёве покоя, что-то здесь не так.
Однажды у него было такое же чувство: когда на Белом море охотник Фёдор – а на самом деле Орлок Алурин – вел их к месту силы. Тогда Лёве тоже казалось, что какая-то деталь выбивается из общей картины, – и только в последний миг он понял: временами Фёдор забывался и переставал имитировать свой северный народный говор. Его выдал язык.
Язык! Точно! На каком же языке все разговаривают в этой больнице? Конечно, на мертвом языке – Лёва даже припоминает отдельные инглийские слова. Тогда почему он сам так легко все понимает, будто смотрит мертвый фильм с переводом? Почему сам так легко говорит?
Фильм с переводом? А может быть – сон? Тот самый рукотворный сон, о котором рассказывал Саша Бульчин? Когда-то совсем недавно Лёва уже вспоминал этот разговор… совсем недавно…
– Жжжжж, – говорит со своей кровати Дэвид, – ззззз…
Рукотворный сон, совсем недавно, что же это было? Лёве кажется: если он вспомнит этот разговор, он спасен.
Он слышит стук каблуков по коридору, потом голос Торопливого… они идут, времени совсем не осталось, что же делать?
И тут воспоминание всплывает в Лёвином мозгу, словно изображение на телеэкране. Ну конечно же! Старик в сто четвертой квартире, его напутствие: осуществить Переход очень просто, главное – в промежуточных мирах не забывать: всё, что вы увидите, услышите, почувствуете, – все это нереально. И вы сами там тоже нереальны. Вас нет. Есть только ваше сознание.
Стук каблуков в коридоре становится тише, женщина (может, вовсе и не Клара?) удаляется. Значит, у Лёвы еще есть время. Он закрывает глаза.
Надо отсюда сваливать, говорит он себе. Сосредоточиться. Вызвать Марину и Нику. Удерживать их образы. Сконцентрироваться.
Но нет, ничего не выходит. Жужжание Дэвида сбивает с мыслей. Марина превращается в Сулако, Ника отворачивается, закрыв лицо руками. Гоша? Но Гоша совсем далеко, подернут сверкающей рябью – не дотянуться, не вытащить. Нужен какой-то другой образ, который помог бы выбраться отсюда.
– Жжжжж, жужжат летние мухи, ззззз… – и бабушка хлопает их газетой. Они сидят на берегу пруда, а на другой его стороне вдруг распускается огромное сияющее дерево, прекрасное дерево с белыми цветами, что источают чистый, ясный свет. Этот свет манит Лёву, бабушка легонько подталкивает его в спину, он поднимается в воздух, гигантской мухой перелетает пруд и растворяется в сиянии цветущего кизила.
Из сверкающей кроны Лёва видит своих друзей. Вот Марина плачет в занесенной пылью родной школе, оплакивает разрушение, которое придет на смену всем мечтам и надеждам. Вот Ника держит за руку незнакомую женщину, ловя в ее глазах отсвет своего отчаяния. Вот Гоша на узкой железной койке, связанный по рукам и ногам, как сам Лёва пять минут назад.
Лёва видит их всех – и тогда протягивает две сияющие ветви Марине и Нике, оплетает их сверкающим коконом и выдергивает из кошмара, словно рыболов, бережно вытягивающий драгоценную золотую рыбку из самых темных глубин бескрайнего океана.
[Интермедия]Дважды мертвыйЯ повелевал живыми и мертвыми, я менял карту вселенной, я раздвигал границы и сужал. Я предавал друзей и уничтожал врагов.
Я был хитер, коварен, подл.
Я был великим ученым. Гениальным политиком. Выдающимся военачальником.
Теперь я никто.
Дважды мертвый. Повелитель промежуточного мира номер 854, начальник пересадочной станции на заброшенной железной дороге.
Не понимаете? Я объясню. Я всегда любил объяснения, мне нравится, когда у меня есть слушатели. Люблю смотреть, как в ваших глазах вспыхивает интерес, – вы думаете, это всего-навсего история, еще одна забавная байка. Рассказ о Великой Войне. Повесть о попытке разрушить Границу. Отчет о великом открытии… Почти никто не догадывается: все мои истории – о вас самих. Я не люблю пассивных слушателей – я люблю действующих лиц, послушных актеров, играющих в моей пьесе. Рано или поздно все понимают, какова их роль в историях, которые рассказываю я.
И тогда интерес в глазах сменяется ужасом.
Ну, слушайте.
Есть мир живых и мир мертвых. Есть Граница между ними – когда-то ее не было, теперь есть. Но и до всякой Границы между мирами были промежуточные миры. Пересадочные станции. Накопители. Лагеря для перемещенных лиц.
