Как я сюда попала, думает Ника. Неужели я выросла и сама не заметила? Интересно, что со мной теперь? Кем я работаю? Кто мой муж? Девочка на фото, наверное, моя дочь – даже похожа на меня, если присмотреться.
Ника смеется – и слышит тихий вздох, будто слабое эхо. Ника оглядывается. Кажется, в комнате никого, но она ясно различает чье-то дыхание, может, даже всхлип. Она подходит к окну и заглядывает в кресло: поджав под себя ноги, там сидит женщина.
– Вы кто? – спрашивает Ника.
– Я здесь живу, – говорит женщина. – А ты кто, девочка?
Ника не знает, что ответить.
– Меня зовут Ника, – говорит наконец она.
Женщина кивает. На вид ей лет тридцать пять, она в темной рубашке и черных джинсах, короткие волосы растрепаны, глаза красные и опухшие.
– У вас очень хорошая квартира, – говорит Ника, чтобы не молчать.
– Наверное, – пожимает плечами женщина.
Ника присаживается на корточки рядом с креслом. Так сидеть неудобно, можно принести стул, но почему-то не хочется.
– У вас что-то случилось? – спрашивает Ника. – Я могу вам чем-то помочь?
Она и сама знает, что говорит не то. При одном взгляде на женщину понятно: у нее в самом деле что-то случилось. И помочь ей Ника не сможет.
Женщина качает головой.
– Все, что случилось, – уже случилось, – говорит она, – больше ничего не случится.
Ника вспоминает, как далекой ночью на Белом море говорила у костра с Зиночкой, утешая ее и еще не зная, что Зиночке скоро уходить навсегда. Тогда Ника в первый раз утешала взрослого человека – и поэтому сейчас накрывает ладонью руку женщины (никакого маникюра, ногти обкусаны почти до корней) и тихо говорит:
– Расскажите.
– Зачем? – отвечает женщина, но руки не отдергивает.
– Я не знаю зачем, – говорит Ника, – просто расскажите.
Женщина вздыхает и закрывает глаза. Она долго сидит неподвижно – может быть, спит? – но затем вздыхает снова и спрашивает:
– Видишь фотографию на стене?
– Да, – говорит Ника. – Красивая.
– Это моя дочь, – говорит женщина. – Ее звали Наташа, – тонкие губы начинают дрожать, и после паузы она добавляет: – Ее больше нет.
– Она… ушла?
Женщина кивает.
– Она же совсем маленькая, – говорит Ника. – Как же так? Несчастный случай? Авария?
Она и сама не заметила, как у нее вырвались эти слова: несчастный случай, авария. Мама и папа.
– Нет, – качает головой женщина, – болезнь. Менингит. Врачи думали – грипп, а когда спохватились, было уже поздно. Всего-то неделя.
Ника молчит и только кончиками пальцев гладит руку женщины. Что тут сказать? Ника и сама сто раз слышала все эти слова: как ужасно!.. и как же вы теперь?.. но жизнь на этом не заканчивается!.. держитесь! Нет, ничего подобного Ника говорить не собирается. И про маму и папу тоже не скажет: что же они, будут меряться горем? Выяснять, что хуже – потерять ребенка или родителей?
– Наташа была такая красивая, – говорит женщина, – такая добрая. Такая заботливая. Хотела себе котенка или щенка, чтобы за ним ухаживать. А я ей не разрешала, говорила: подрасти еще немного. Если бы я знала! Господи, если бы я знала! Я бы все ее желания выполняла, я бы ее баловала круглые сутки, я бы от нее ни на шаг не отходила! А я дура была, все хотела, чтобы девочка хорошо училась, школу получше подобрала, репетиторов домой приглашала! Не тем я занималась… не про школу надо было думать, а про больницу! Лучше бы я с хорошими врачами заранее познакомилась, чтобы они Наташеньке нормальный диагноз вовремя поставили. Она бы со мной сейчас была, если бы не я…
По щекам женщины текут слезы, тонкие бескровные губы вздрагивают.
– Но вы же не знали… – говорит Ника. – Вы же хотели как лучше для нее, вы же ее любили…
– Мало я ее любила, – всхлипывает женщина, – мало! Я думала, у нас еще целая жизнь, а вышло… так оно и вышло – целая жизнь, только очень короткая. Была – и кончилась. Теперь уж ничего не поделаешь: ни для Наташеньки, ни для меня.
Какая я дура, думает Ника. Мне казалось, в этой квартире живут счастливые люди, сама хотела так жить. А тут вот что…
– А ваш муж? – спрашивает она. – Наташин папа? Где он?
Женщина смотрит на Нику, словно не понимая.
– Леша? Он там остался, где ж еще?
– Где – там?
– Ну там, с живыми, – говорит Наташина мама. – Он там, а я тут.
– Так вы…
– Я мертвая, да, – говорит женщина. – А ты разве нет?
– Я – нет, – отвечает Ника. – То есть я думаю, что нет.
– А как ты сюда попала? – и впервые женщина смотрит на Нику с интересом.
– Неважно, – отвечает Ника. – Так получилось… мне надо было…
– Деточка, – говорит женщина, – сюда живые не попадают. Мне тоже сюда надо было. Я Наташеньку здесь хотела встретить – вот и ушла через неделю после нее. Дура была.
Не встретила я ее тут – и не встречу. Все у меня не как у людей: ни дочку нормально вырастить, ни уйти по-нормальному.
– Это как – по-нормальному? – спрашивает Ника.
– Ну, когда срок придет… от болезни или от старости… не так, как я. Я думала: либо Наташу встречу – либо все забуду. Забуду, что у меня была дочка и что ее больше нет. Но когда человек сам уходит – он помнит то, что было, когда он уходил. Помнит смутно, как сквозь туман, – а потом начинает забывать. Я знаю, у меня был муж, – но не помню, как я его любила. У меня были друзья, родители – я знаю это, но не помню ни одного радостного дня, ни одной счастливой минуты. Все, что мне осталось, – то, что было со мной, когда я уходила, то, что было в сердце. Вот это и осталось со мной навеки. Навсегда. Знала бы я – ушла бы, когда Наташенька была со мной. Я, наверное, была тогда счастливая, мне же наверняка с ней было хорошо. А теперь я даже вспомнить не могу. Я – дура, я ушла, когда уже все потеряла. И вот сижу здесь, в этом кресле… всегда буду здесь сидеть… тут ведь нет времени.
Значит, вот что такое – вечность, думает Ника. Самый страшный, самый безнадежный момент жизни, застывший в неизменности, в постоянстве, навсегда. Как в кошмарном сне, когда она идет по
