Гоша ходит вдоль высокого каменного забора, ищет лазейку. Да, это не «Станкоремонт» – тут все серьезно. Ни деревьев поблизости, ни гнилых досок в заборе. Сверху колючая проволока, точь-в-точь как на ограде вокруг старого дома, где они когда-то вызывали Майка и вместе с Ардом Алурином сражались с зомби.
Слишком высокий забор, думает Гоша, – не перебраться. Остается подкоп – но какой подкоп зимой, да еще посреди ровного поля? И вообще, здесь не столица, любого нового человека сразу видно, в автобусе вон проехал – уже пришлось отвечать, зачем и почему.
Гоша тяжело вздыхает. Надо что-то придумать. Можно, например, сказать, что у него здесь работает отец, и попроситься к нему… Нет, не выйдет. Скорее всего, не пустят, а даже если и пустят – как он там найдет склад с мертвыми журналами?
А может, построить дельтаплан и на нем перелететь через ограду? Стартовать вон из того леса, забраться на высокую ель и оттуда планировать, пока не окажешься внутри комбината…
Идиотский план, если честно. Во-первых, все увидят, а во-вторых – как назад выбираться?
Вздохнув, Гоша возвращается на остановку. Следующий автобус – через час, проще уж пешком. Может, какая попутка подберет.
И Гоша, бросив на комбинат прощальный взгляд, бредет по дороге к станции.
Был бы он не один, дорога показалась бы короче. Или если бы плеер, подаренный на день рождения, не поломался всего через полгода: штекер стал болтаться в гнезде, и звук то и дело пропадал. В гарантийной мастерской, разумеется, сказали, что нет запасных гнезд и поэтому придется подождать… вот Гоша с августа и ждет. Ничего удивительного – всем известно: живая техника ломается быстро, а чинится долго. Мертвый плеер протянул бы и год, и два, и три – но в магазине его не найдешь, а покупать на черном рынке Гошиным родителям не по карману.
Через полчаса Гоша слышит за спиной шум – фура в облаке снежной пыли. Гоша машет руками – может, подвезут до станции? – и машина в самом деле останавливается, немного обогнав Гошу. Из двери высовывается мужчина в форме:
– Куда путь держим, молодой человек?
– На станцию, – отвечает Гоша и замечает на дверце эмблему: щит и серебряная звезда.
Ух ты! – думает он.
[Интермедия]Полночный шарикАлександр Ламбаев сидит в кресле перед телевизором. Крохотные фигурки футболистов перемещаются из конца в конец экрана, как рыбы в аквариуме, тихий голос диктора усыпляет, как бульканье всплывающих пузырьков.
Сегодня играют «Дизель» и «Снаряд», исход матча, в сущности, предрешен. Годы, когда «Снаряд» был по-настоящему сильной командой, давно позади, но Александр все равно продолжает болеть за бело-черных. Он привык хранить верность – неважно чему: футбольной команде, своим принципам, идеалам юности.
Хранить верность труднее с каждым годом. Еще немного – и «Снаряд» вылетит в первую лигу, матчи перестанут показывать по телевизору. Как тут поболеешь? Разве что в газете результаты прочтешь.
Что-то подобное, наверное, и с идеалами. Десять лет назад казалось: эти идеалы объединяют целое поколение, его поколение. Верилось, что «трагедия минус пятого года» не должна повториться, и, хотя Проведение Границ действительно великое событие, сегодня живые должны сотрудничать с мертвыми, обмениваясь идеями и технологиями. А еще верилось: их поколение изменит мир, потому что они – все вместе.
Это была самая главная вера, основа основ, крепкий фундамент, на котором они возводили здание своих планов и надежд.
Когда в зимнем лесу у костра Женя пела «Полночный шарик», «Ваньку Корчагина» и «Меланхолический марш», а Александр после каждой песни согревал ее замерзшие руки, он знал: этим зимним вечером во всех концах страны его сверстники слушают, заучивают наизусть и поют те же песни.
Когда на собрании в институте Александр выступал против замдиректора с его высосанной из пальца теорией самопротекающих жидкостей, он знал: сотни его сверстников в других институтах тоже борются против фальши и косности.
Когда на пороге роддома дрожащими от волнения руками он принимал у Жени маленький сверток с новорожденным Гошей, он знал: их сын, как и множество других мальчишек и девчонок, будет жить в другом, лучшем мире, потому что родители построят этот мир – всем миром, всем поколением.
И что же? Их поколения больше нет. Все разбежались. Кто-то занялся чистой наукой, кто-то погряз в семейных делах, кто-то ушел делать карьеру, кто-то просто ушел – и эти, наверное, были лучше и честнее других.
Не то чтобы они изменили своим идеалам – спроси любого, и он повторит то, что говорил пятнадцать и двадцать лет назад, – просто из-под дома их мечты выбили фундамент, идеалы рассыпались… или нет, повисли в воздухе, как тот самый полночный шарик из старой песни – прекрасный, но бесполезный.
Юность закончилась, поколения не осталось, былые идеалы растащили по отдельным квартирам, растеряв по дороге. Видать, идеалов было немного, на всех не хватило – и вот уже прекратились дружеские посиделки у костра, остыли горячие головы, утихли споры.
Ох, какая Женька была спорщица!
– Граница – зло! – заявляла она.
А когда кто-нибудь спрашивал: если зло, зачем ее провели, – отвечала: ты что, хочешь сказать, все существующее – хорошо? Болезни, голод, страдания?
– Я думаю, во всем есть какой-то смысл, – сказал ей Александр однажды ночью, – просто он нам непонятен.
Так они спорили – сначала все вместе, а потом вдвоем с Женькой, спорили до ссор, до хрипоты… до самого рассвета – и в промежутках между спорами успели пожениться и родить сына. И вдруг пять лет назад Александр понял, что тоже не верит в Проведение Границ – видимо, эту веру оказалось совсем трудно защищать в одиночку, без былых друзей, разбежавшихся кто куда.
Человек один не может ни черта – не зря ведь они так повторяли эту фразу за стариком Фэмом. Слова «мое поколение» означают, что ты – вместе с другими. Поколение из одного или двух человек так же невозможно, как футбольная команда из трех футболистов.
Кстати о футболе: бело-голубые забивают третий мяч. Ну да, можно уже выключить телевизор, ничего хорошего «Снаряду» сегодня не светит, смотреть дальше – только огорчаться. Но вечером после заводского рабочего дня у Александра нет сил встать и подойти к телевизору. Пусть работает, думает он, еще посижу.
Из двух человек не составишь поколение – из двух человек, мужчины и женщины, получается только семья. Пять лет назад Александру этого хватало. Он говорил себе: даже если мое поколение распалось, мы с Женей сделаем то, на что нам хватит сил.
Конечно, это был компромисс. Но что еще оставалось? Воспитывать сына и работать. В конце концов, мы же были ученые – и не из последних. Надо просто работать – и наша работа медленно, исподволь будет менять мир.
Но Женя не хотела медленно, она хотела одним ударом разрушить Границу, построить Открытый мир. Попыталась – и чуть не погибла, чуть не погубила сына, в
