— Я ничего не вижу, — пожаловался мальчик.
— Значит, наши враги тоже не видят, — ответил Луис.
Видимость полностью пропала, и Тола неожиданно для себя обнаружила, что считает вдохи. Один, два, три, четыре… Один, два, три, четыре. Она приноровилась дышать в такт шагов: один шаг — один вдох. В густой серой массе это было единственным доказательством, что она жива. Она могла разглядеть предметы на расстоянии вытянутой руки, не более. Они шли медленно, даже с Луисом во главе. Что-то потерлось о ее ногу. Собака. Идет рядом. Она почувствовала, как вздрогнул Луис.
— Замерз? — спросила она.
— Да, — ответил он и добавил: — Наконец-то.
— Ты не можешь оставаться в таком виде… голым.
— Нет. Давай искать твою пещеру. Я чувствую ее запах. Там огонь.
— Откуда ты знаешь, что он в пещере, а не в другом месте?
— Это не свободно дышащий огонь. Он заперт, — пояснил Луис.
— Уже недалеко?
— Где-то день пути.
— Ты можешь почувствовать запах огня за день пути до него?
— Ну да. Я чувствую, что с нашей стороны есть обрыв. Не ходи туда, воздух стал гуще, близко водопад.
Гилфа отшатнулся, будто водопад мог прыгнуть на него и укусить.
Вид холмов навевал скуку — она понятия не имела, как далеко они простираются. В детстве, когда Тола поднималась по склону к бабушкиному дому, она глядела на вершину, а затем старалась некоторое время не смотреть на нее и потом удивлялась, насколько та становилась ближе. Проделать такое здесь она не могла, так как не знала, когда начнется спуск. Но вот спуск начался, стало холоднее, и она ждала, когда вернется тепло следующего подъема.
— Ты голодна? — спросил Гилфа.
— Конечно.
— Нам нужно поесть, иначе мы умрем от голода. Я уже несколько недель нормально не ел.
— Нам так же плохо, как и тебе, — сказала Гола. — И от разговоров о еде становится только хуже.
— Вы голодны, милорд? — не унимался Глифа.
Луис промолчал.
Туман не рассеивался, серый день перешел в черную ночь, и они с трудом развели огонь, обломав ветки одиноко растущих кустов. Костер получился небольшим, ко его тепла хватало, чтобы отгонять холод большую часть ночи. Когда огонь потух, они уже спали, прижавшись друг к другу, как это делают бывалые путешественники, и даже собака, у которой желание согреться оказалось сильнее страха перед Луисом, легла рядом с ними.
Толе снилось, что она находится совсем в другом месте — лежит, обняв Луиса, а рядом плещется голубая вода, в небе ярко светит солнце, ей тепло, она счастлива. Но на рассвете вдруг с дрожью проснулась и увидела, что Луис тоже дрожит.
Голод почти не чувствовался, хотя горло саднило из-за ветра.
— Тебе нужно одеться, — сказала она.
— Нет. Не сейчас. Боль — это людское бремя. Я буду человеком, не зверем.
Они шли долго, и она не могла сказать, то ли было утро, то ли наступил полдень, когда Луис вдруг рухнул на колени.
— Он ушел, — промолвил он. — Волка больше нет. Он заснул.
— Мы в безопасности?
— Я больше не могу вести вас. Мои чувства молчат.
— И что теперь?
— Нужно подождать, пока туман рассеется.
— Мы здесь умрем, — сказал Гилфа.
— Я тоже так думаю, — согласился Луис. — Возможно, история разрушена и восстановить ее уже нельзя. Что есть, то есть.
— Тогда идти сюда было бессмысленно.
Собака коротко залаяла, и ее черное тело скользнуло в туман, словно угорь в воду.
Вскоре издалека донесся ее лай и что-то еще — какое-то короткое слово.
— Осторожно!
— Люди? — удивился Гилфа. — На каком языке они говорят?
— На английском, — ответила Тола. — Наши.
— Я — северянин, он — норманн, а ты — англичанка. В каждом, кого встретим, мы найдем и друга, и врага.
— Идемте, — сказал Луис, стуча зубами.
Они осторожно пробирались вверх по склону. Через тридцать-сорок шагов они уловили запах гари и увидели в тумане отблески огня. Собака все еще лаяла. Тола слышала в ее лае возбуждение. Там был кто-то еще — человек, довольный, что увидел это существо. Она почувствовала, что этот человек долго испытывал боль и ощутил облегчение при виде собаки. Для него это было что-то большее, чем конец одиночества, это была надежда. И тут навалился страх.
Они слышали, как он пытается затоптать огонь, и этот звук разносился далеко в сыром воздухе. Луис поднял руку и указал на Гилфу.
— Я? — растерялся мальчишка. — Но ведь это ты великий воин.
— Иди, — сказал Луис. — Если возникнут проблемы — беги. Я не могу рисковать, ввязываясь в бой. Это разбудит волка. Пойдешь ты. Давай!
Гилфа кивнул и шагнул в туман так, словно ждал, что еще шаг — и он сорвется вниз с горы.
Луис поежился, Тола подошла к нему, завернула в плащ и обняла.
— Ты умрешь? — спросила она.
— Думаю, да.
Она чувствовала, как дрожит его тело.
— На помощь! Помогите!
Кто-то злобно кричал по-английски.
— Держись от меня подальше! Убирайся или умрешь!
— Если я пущу кому-то кровь… — произнес Луис.
— Я постараюсь.
— Это друг. Мы — друзья! — закричала она.
— Вы мне не друзья!
— Мы не причиним вам зла, мы ищем только кров.
— Здесь нет ничего!
— Он лжет, тут большая пещера! — раздался голос Гилфы. — Идите сюда!
Собака залаяла, и Тола услышала звук покатившихся вниз камней. Гилфа шел к пещере.
Она почувствовала возбуждение Гилфы и одновременно страх находящегося в пещере человека. Больше чем страх. Еще стыд.
Она карабкалась вверх, сквозь туман, ориентируясь по лаю собаки, Луис шел рядом.
Из пещеры дохнуло теплым воздухом, прогорклым, грязным и зловонным, но все это перестало иметь значение, когда она ощутила тепло огня.
Изнутри доносились громкие всхлипывания.
— Что это? — послышался голос Гилфы.
— Не судите меня, — ответил человек. —
