Кодекс Арафской дуэли

студиозус с первого курса помер бы от хохота, глядя на способ записи. И уж тем более на содержание: ведь приведено в этом письме было доказательство классической теоремы Замийля, известной каждому как раз по первому курсу. Однако профессор Тенедос не был студиозусом и помирать от хохота не стал. Потому что, в отличие от студиозусов, ему, профессору Тенедосу, было как свет небесный ясно, что деревенский паренек сам эту теорему сформулировал и сам это доказательство придумал, а не где-то вычитал и пересказал. Хорошее было доказательство – длинноватое, но нетривиальное. Увы, профессору Тенедосу было тогда не до провинциальных вундеркиндов. Злой он тогда был – Дикарь очередную свою авантюру задумал, вся «золотая» команда переругалась так, что клочья летели. Ну и ответил он мальчишке в том смысле, что, прежде чем изобретать нечто, следует хотя бы как минимум убедиться, что это до тебя еще не придумали. И в качестве пособия списочек приложил из пяти пунктов. И еще, погорячившись малость, пару книжек указал таких, что мальчику были явно не по зубам. После чего предложил написать, когда молодой человек закончит штудировать указанные книги, – тогда, мол, и говорить с ним о чем-то можно будет… «С почтением и уверением в уважении ваш…» – число и подпись. Написал и забыл. До того момента, пока не получил еще одно письмо от того же юноши – недавно, буквально на днях. За теорему Замийля он извинился, в книгах разобрался и приложил кое-какие заметки на основе прочитанного. Половина из них, конечно, оказалась бредом и ересью, но ход мыслей вновь был любопытным. Кроме того, в письме содержалась просьба обсудить эти проблемы при личной встрече – если, разумеется, профессор Тенедос не против. Отослано письмо было из Столицы и адресовано лично Архиллу Тенедосу.

– Я ему ответил, что теперь с ним встречусь, – закончил Архилл, не без удовольствия глядя на задумчивую физиономию декана. – А он, видишь, уже и тяжелую артиллерию подключил в виде стипендии Замийля. Нахальный, судя по всему, паренек. Люблю таких.

– Да, мальчик, похоже, многообещающий, – согласился декан. – И не только в математике, раз Красавчика Кали сумел на стипендию раскрутить.

– Ну так это еще надо убедиться, что мой Монтейн и это, – Архилл постучал пальцем по представительскому листу, – суть одно и то же. Мало ли в Озерном крае Монтейнов…

– Только вот мало кто из них хоть раз слышал о теореме Замийля…

⁂

В лекционный зал Архилл вошел подобно буре: стремителен, грозен и громогласен.

Студенты его побаивались, и было за что. Ему не было еще тридцати, а он уже считался лучшим математиком Империи. Был вспыльчив, скор на язык и тяжел на руку, поэтому особо непонятливым студентам приходилось от него серьезно страдать. Что же касается редких студенток, дерзающих посещать Политехнический колледж, то тех родители отпускали на лекции по математике исключительно в сопровождении бдительной компаньонки преклонных годов, ибо привлекателен был профессор без меры. Правда, девиц у себя на лекциях Архилл не любил: те, которые были хороши собой, отвлекали его; те, что были нехороши, вызывали отвращение, те, что были глупы, бесили, а умные… таковых Архиллу еще не попадалось, но он не оставлял надежды, что они где-то существуют и просто слишком умны, чтобы попадаться ему на глаза.

На самом деле он был не так сердит, как прикидывался. Нравилось ему пугать детей – вот этаких великовозрастных, которые страх перед школьной розгой потеряли и в колледже слабину в дисциплине почувствовали. Вот и сейчас в аудитории сидел не один десяток оболтусов, которым вся эта математика представлялась совершенно ненужной. Часть добросовестно писала конспекты. Часть развлекалась. Некоторые скучали.

Вот этих скучающих Архилл не любил даже больше, чем развлекающихся. Зачем приходят? Ни за знаниями, ни за развлечениями… Придут, сядут, глаза пустые в пространство уставят – только время убивают. Такие вот скучающие и становились его жертвами в первую очередь. Вот и сейчас, излагая материал, он то и дело оглядывался и осматривал зал – выбирал себе забаву, а студентам – поучающее зрелище.

Сегодня его внимание было обращено на новоявленного стипендиата, протеже графа Кали. С самого начала лекции Архилл отследил его. Конечно же, вот он: устроился чуть в стороне ото всех, на заднем ряду, в самом верху амфитеатра. Вроде и тетрадь раскрыл – но ничего не пишет: локотки перед собой на стол поставил, пальцы под подбородком сцепил, и в глазах – ну такой интерес, такой интерес к тому, что Архилл записывает на доске… Сразу ясно: совсем он за ходом мысли профессора не следит, просто сам профессор ему интересен… Да и по внешнему виду вроде он. Красавчик, явно из богатеньких. Точнее, прикидывается таковым. Прикидывается, к слову сказать, ловко… Провинциал, хотя и старается изображать столичного. Получается без особого напряжения, однако еще не совсем освоился в новом образе. Что ж, вы мне тоже интересны, господин Монтейн.

Архилл остановил пояснение на половине фразы и резко ткнул пальцем в новичка:

– Вот вы! Да, вы! Подойдите сюда.

Аудитория зашелестела, головы закрутились, многие студенты обернулись, некоторые склонились друг к другу, обсуждая, что же сейчас Грозный Тен сделает с молодым выскочкой. О стипендии уже знали все, и никто не сомневался, что новичок – дружок разгульного Красавчика Кали, если не сказать более. Вот только к чему ему было идти в Политех? Таким дорога прямиком в Академиум. Всем любопытно было.

Мальчик спустился к доске и встал в нескольких ярдах, внимательно глядя на профессора.

– Продолжите мою мысль.

Мальчик взял в руки мел и посмотрел на доску. Обычно на этой стадии наступала длинная-длинная пауза, но этот мальчик, гляди ж ты, писать начал, и, к разочарованию притихшей аудитории, профессор не заорал ничего вроде «Куда ж ты коэффициент ставишь!», а молча и сосредоточенно следил за тем, как мел чиркает по доске. Спустя минуту он отчетливо хмыкнул. Мальчик, услышав хмыканье, остановился, вернулся на пару формул назад, проверил, исправил плюс на минус и стал писать дальше.

– Пока хватит, – сказал Архилл. Он начал узнавать этот довольно странный ход рассуждений.

Мальчик остановился и посмотрел на него.

– Фамилия?

– Монтейн, – сказал мальчик.

– Вижу. – Архилл свысока посмотрел на него. – Мне надо с вами поговорить. Пока можете сесть на место. Вас, как обычно, куда-то в сторону понесло. – Он стер последнюю формулу и спросил у аудитории: – А что это вы не пишете?

⁂

И в первый раз в жизни профессору Архиллу Тенедосу мальчишка – и не студент ведь еще даже! – в ответ на стереотипную проповедь «Вы должны поддерживать честь колледжа» спокойно возразил, что это его личное дело, как проводить свободное время.

– Как же мне не играть?! – произнес Монтейн, будто призадумавшись на миг. – Стипендии мне только на тетрадки-книги-циркули хватит. Ну, еще питаться и на мелочи всякие. А