Мне хочется дотронуться до него снова, хочется сказать, что я рядом, что он не один, но какой от этого прок? Хотя обстоятельства и свели нас вместе, он навсегда останется беззаконником, а я – добычей. Ничто не может этого изменить. Как только я ступлю за ограду, все это станет просто еще одним сном.
Великим и ужасным.
Глава 52
Проснувшись, я вижу, как Райкер натянул в одном углу своей тесной хижины рыболовную лесу и повесил на нее шкуры, чтобы загородить небольшую металлическую ванну с горячей водой, над которой подымается пар.
– Я тут подумал, что тебе, возможно, захочется принять ванну, – говорит он.
Я приподымаю ткань сорочки и нюхаю свое потное тело. Да, он, конечно же, прав.
Пока он занимается огнем в очаге, я ныряю под висящие шкуры. Рядом с ванной лежат мыло и тиковый гребень и стоит маленькая баночка с маслом чайного дерева.
Я выглядываю в щель между шкур, хотя это и глупо – ведь он сотню раз видел меня голой, да что там, у него даже есть карта моей кожи – но сейчас все как прежде.
Сняв сорочку, я сажусь в ванну. Слышится далекий раскат грома.
– Андерс был прав, – говорю я. – Начинается гроза.
Расплетя волосы и достав из них ленту, я испускаю самый долгий вздох в своей жизни. Мне стыдно, что я шлепнула Райкера по руке, когда он попытался расплести мою косу. Не знаю, что мною двигало в тот момент: привычка или мысль о том, что волшебство – это ложь, но похоже, приверженность обычаям округа у меня в крови.
Я погружаюсь в горячую – горячую воду, и это такое блаженство. Даже представить себе не могу, сколько котелков ему пришлось вскипятить, чтобы наполнить ванну.
Я втираю в волосы масло чайного дерева, когда вижу в воде лепесток. И быстро втягиваю в себя воздух. Шиповник. В округе купание с цветами считается грехом, за который полагается порка.
– Все в порядке? – спрашивает Райкер. Видимо, он так чутко воспринимает меня, что слышит перемены даже в моем дыхании.
– Тут плавают лепестки, – отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее.
– Это называется душистой ванной. Такие ванны хороши для кожи. Я подумал, что будет полезно для твоих рубцов, но я могу выловить лепестки, если тебе не…
– Да нет, все хорошо. Это очень любезно с твоей стороны, – говорю я и тут же думаю: – Как же глупо звучат мои слова – как будто я беру под руку господина, который предложил помочь перешагнуть через лужу, хотя мне не составило бы ни малейшего труда перебраться через нее самой.
Снова погрузившись в воду, я стараюсь не прикасаться к лепесткам, но не могу не признать – принимать такую ванну весьма приятно.
Опять гремит гром, и я напрягаюсь. Я помню ту зимнюю грозу – тогда все кончилось плохо. Промыв розовой водой рубцы на левом плече, я пытаюсь подумать не о них, а о чем-то еще.
– У тебя есть домашнее имя или, может быть, прозвище? – спрашиваю я.
– В каком смысле?
– Ну, там, Рай или, скажем, Райкер-Страйкер[5] или…
– Нет, – он смеется. Кажется, до этого я не слышала его смеха. – А у тебя?
Я пожимаю плечами. Боль в левой руке уже настолько притупилась, что, двигая ей, я даже не морщусь.
– Некоторые называют меня Грозной Тирни.
– А ты грозная?
– Наверное. – Я улыбаюсь.
– Кто подарил тебе покрывало? – неожиданно спрашивает он.
Этот вопрос застает меня врасплох.
– Один очень глупый парень. – Я смотрю на Райкера через щель между шкурами. – А что?
– Да так, просто любопытно.
– Ты думал, что не найдется такой безумец, который бы захотел даровать мне покрывало? – спрашиваю я, выжимая волосы.
– Этого я не говорил, – отвечает он, вперив взгляд в огонь.
– Его зовут Майкл, – уточняю я, расчесывая волосы. – Майкл Уэлк. Его отец – хозяин аптеки. После него главой совета станет Майкл.
– Ты говоришь это так, словно это плохо, – Он поворачивается лицом ко мне. – Что с ним не так?
– Ничего, – говорю я, начиная заплетать косу. – Он с самого детства был моим лучшим другом. Поэтому я думала, он меня понимает. Он знал, что мне не не по душе становиться женой. Знал про мои сны. Так что, когда он приподнял мое покрывало, мне захотелось дать ему кулаком в лицо. А затем ему хватило наглости заявить, что он всегда меня любил… и что мне ничего не надо в себе менять.
– Возможно, он сказал правду. Возможно, он правда хочет тебе помочь. – Райкер ворошит поленья кочергой. – Судя по твоим словам, он мог в любую минуту рассказать округу о твоих снах, но вместо этого предпочел молчать. Похоже, он порядочный человек.
Я завязываю на косе бант и сердито смотрю на него.
– На чьей ты стороне?
– На своей. – Он смотрит мне в глаза. – Всегда на своей стороне. – Райкер снова поворачивается к очагу, но я чувствую – сейчас он думает отнюдь не об огне.
– Быть может, ты сможешь что-то изменить. Сможешь помочь женщинам предместья. Как та узурпаторша.
– Стало быть, тебе известно и об узурпаторше? – Я быстро вылезаю из ванны, вытираюсь и надеваю сорочку. – Ты ее видел? – Я тоже сажусь возле потухающего очага.
– Нет. – Он внимательно смотрит на меня. – Но я слышал, что женщины встречаются с ней на границе округа, на тайной поляне. Они встают в круг и, держась за руки, разговаривают до поздней ночи.
– А кто тебе это рассказал?
Он подставляет ладонь и ловит каплю воды, стекающей с кончика моей косы.
– Рашель… – говорит он, глядя на меня из-под темных ресниц. – Одна девушка, которую я знаю.
– Ах, вот что, – произношу я с куда большей досадой, чем мне бы хотелось. – Она твоя… у тебя есть кто-то… там, в ваших местах? – запинаясь, спрашиваю я.
Он смотрит на меня с любопытством.
– Мы охотники. Кочевники. Нам нельзя привязываться к женщинам… распространять наше семя. Плодить незаконнорожденных.
Я невольно смотрю на его штаны.
– Стало быть, ты как стражники?
– Нет. – Он неловко ерзает. – Я… я остался таким же, каким родился на свет.
– Значит, ты никогда…
– Да нет, конечно же я это делал. – Он широко улыбается. – Иначе на ком бы практиковались женщины предместья?
– Я думала, тебе нельзя иметь детей…
– Этим можно заниматься и по-особому. К тому же женщины предместья знают, как работают их тела, знают, когда они могут понести.
Меня словно ошпаривают горячей водой. Не понимаю, почему так волнуюсь. Ведь девушки в округе тоже занимаются этим на лугу, пытаясь заполучить себе мужа. Но, похоже, тут речь идет о чем-то другом. Я невольно думаю о женщине на литографии, про которую говорила Герти. Не к этому ли он привык? Не так ли действуют женщины предместий?
– Каждый год мы на несколько дней возвращаемся домой между сезонами охоты. И я тоже возвращаюсь к матушке и
