Я выхожу наружу и вижу, что Кирстен и остальные собрались вокруг колодца. Как только я направляюсь к отхожему месту, все замолкают. И поворачиваются ко мне. Я чувствую, как в меня впиваются их взгляды.
– Поди сюда, – говорит Кирстен, и от ее тона у меня падает сердце.
Хоть бы она сказала это не мне, а кому-то другому, думаю я, но, обернувшись, не вижу никого рядом.
Я, нехотя, иду к ней. Я пытаюсь не паниковать, но не могу не задаваться вопросом: а не подслушала ли она наш вчерашний разговор с Герти, не вспомнила ли, что изгнала меня из становья… что рубанула в плечо топором?
– Ближе, – говорит она, держа ведро воды. Видя ярко-зеленые водоросли на веревке, я вспоминаю мерзкий вкус, вкус водяного дурмана.
Дженна делает шаг и, оступившись, нечаянно толкает руку Кирстен, и та проливает немного воды.
Кирстен тут же впечатывает ведро в лицо Дженны. Я вздрагиваю от хруста зубов. Изо рта Дженны бежит кровь, но она не кричит… и даже не вздрагивает. Остальные девушки продолжают стоять, ничего не предпринимая, похоже они давно привыкли к внезапным вспышкам жестокости. Или же я забыла, каково это – жить среди них.
– Это для Тирни, – говорит Кирстен, показывая на ведро.
С его края капает кровь Дженны, и к горлу моему подступает тошнота, но, если я откажусь, Кирстен может что-то заподозрить.
Взяв ведро, я делаю вид, будто пью, и тут Кирстен наклоняет ведро, так что мерзкая жидкость все-таки оказывается у меня во рту. Я давлюсь водяным дурманом, кровью Дженны и злобой Кирстен, а остальные хохочут, сверля меня чернотой своих безумных зрачков.
Зайдя в лес, растущий на краю становья, я тотчас же сгибаюсь и выблевываю все содержимое своего желудка. Не сделала ли ужасную ошибку, вернувшись сюда? Мне надо было использовать саван для того, чтобы убраться отсюда и больше не возвращаться…
– Саван, – шепчу я. Андерс. Не об этом ли предупреждала девушка в моем сне? Андерс сказал, что придет за мной, если я в точности не исполню его указаний – а ведь он велел оставить саван снаружи, по ту сторону ограды.
Я подбегаю к восточной части ограды, останавливаюсь и вижу, что савана больше нет. Я начинаю ходить взад и вперед, пытаясь понять, куда он мог подеваться. Может быть, я протолкнула его наружу, а потом забыла? Ведь я пребывала в расстроенных чувствах и хотела одного – поскорее стащить его с себя. А может, саван утащил какой-то зверек? Или же забрал сам Андерс, проползший в становье? Он ясно сказал, что не боится проклятья, не боится заходить за ограду. Ограда… ее починили. Я встаю на колени и провожу по дереву рукой. Дыра заткнута куском древесины кедра. Мне становится не по себе. Я думала, ограду будут чинить еще несколько дней, думала, стражники заменят весь кол. Почему меня так огорчает то, что они заделали дыру? Быть может, дело в том, что мне хотелось увидеть лицо друга, поблагодарить Ханса за то, что он перебросил через ограду вещевой мешок, когда мы только прибыли сюда, но я знаю – это не все.
Тайный путь к Райкеру отныне закрыт.
И, похоже, мы больше никогда не увидимся.
Глава 64
Я иду прочь, дав себе обещание больше не возвращаться на это место. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Нужно сосредоточиться на том, чтобы вернуть девушек в реальный мир… вернуть им разум. Легче всего было бы отвести их к источнику, но вряд ли я смогу убедить хоть кого-то отправиться вместе со мною в лес. Они слишком боятся призраков, и то, что я рассказала им вчера вечером, наверняка усугубило эту ситуацию.
Поэтому мне надо принести воду из источника прямо к ним.
Поскольку мы живем ниже холма, думаю, я сумею оборудовать что-то вроде ирригационной системы, но поскольку у меня нет ни труб, ни инструментов, нужно напрячь мозги.
Опершись рукой на ствол березы, чтобы перешагнуть через олений помет, я чувствую, как к моей потной ладони прилипает верхний слой бересты. И вспоминаю, как Райкер говорил, что использует свернутую бересту, чтобы не дать воде от талого снега просочиться сквозь крышу.
Орудуя топором, я срезаю с березы огромный кусок бересты. Если я добуду достаточно бересты и вставлю свернутые куски один в другой, возможно, получится труба для воды. Это утомительная работа – сдирать кору с берез, но в ней есть своя польза. Я так долго лежала без дела, что совсем забыла, какое это удовольствие – использовать руки для того, чтобы что-то создавать.
Я вставляю трубки из бересты одну в другую, затем начинаю копать. Я вспоминаю, как тяжело было рыть землю зимой, какой твердой она была, но сейчас уже почти лето[6], и копать землю топором легче легкого. Закопав трубу на склоне холма, я смотрю, как вода из источника затекает в нее, а затем сбегаю вниз и с восторгом гляжу, как она вытекает наружу. Я наполняю котелок и понимаю – мне нужно что-то придумать, чтобы остановить поток. Нужно отыскать пробковое дерево. Думаю, если его кора годится для того, чтобы делать затычки для бочонков эля, она сгодится и для этого. Я нахожу такое дерево на северном склоне холма, срезаю большой кусок коры и с помощью топора вытесываю из него затычку, но, когда затыкаю ею берестяную трубу, напор воды тут же выталкивает ее. Нужно чем-то ее подпереть. Подкатив к трубе камень, я подпираю им затычку. Я боюсь, как бы вода не разорвала бересту, не устремилась фонтаном вверх, но этого не происходит. Хотя бы пока. А больше мне ничего и не нужно, достаточно и того, что все в порядке хотя бы сейчас. Ведь если я начну думать о будущем, то мои мысли заведут меня обратно в округ.
Перепачкавшись в земле, я снова взбираюсь на холм и погружаюсь в прохладное озерцо.
На его поверхность приземляется лепесток цветка яблони, и я вспоминаю о ванне с цветами шиповника, которую приготовил Райкер. Сняв лепесток с поверхности воды, я погружаюсь в озерцо с головой, стараясь выкинуть