— Ты готова, Тейтер Тот, — он мягко улыбнулся и подмигнул, и следующие слова Марко звучали уже не так жестоко. – Не превращай мою жизнь в ад.
Марко открыл стеклянную дверь и указал мне идти вперед. Вспыхнули камеры, загремели аплодисменты, и хотя в голове стало тихо, тело немного изменилось от «Меня» к «Тейт Батлер»: глаза распахнулись, и я спокойно улыбнулась. Я шла свободнее, держала спину прямее.
Тесный полукруг людей ждал в сияющем фойе, и полноватый лысый мужчина с черной чуть седой бородой шагнул вперед, протянув руку.
— Привет, Тейт. Привет, Марко. Я – Лу, — Лу Джекмен, судя по записям, которые я видела в машине. Вице-президент Твиттера и глава по связям с общественностью. – Рад встрече.
Я пожала его руку.
— Спасибо, что сегодня нас приняли.
Он рассмеялся.
— Шутите? В любое время. Мы рады, что вы нашли время в своем графике.
— Придержим благодарности до того, как вы увидите, как я пишу в Твиттере, — пошутила я. Фотоаппараты вспыхивали за мужчиной, как созвездия.
— Думаю, вы недооцениваете, как много людей этого ждет, — Лу поднял голову и кивнул на другую часть комнаты, где стоял стол с двумя ноутбуками бок о бок, двумя замысловатыми черными креслами и маленькой вазой с цветами. Полная тарелка Skittles намекала на то, что кто-то выяснил, что знаменитый Ян Батлер был сладкоежкой. Камеры на треногах стояли перед столом, желая снять то, как сбивчиво я буду печатать. Прекрасно.
Папа уже был тут, в другой комнате. Когда я прибыла, его привели из коридора мне навстречу. Он помахал, фирменно улыбаясь с прищуренными глазами, пока мы подходили друг к другу.
Мой желудок сжался. Я видела его всего четыре дня назад в кабинете агентства в ЛА, но когда он стал обнимать меня, вспыхнули тысячи камер, словно мы воссоединились десять лет спустя.
Считали, что мы были близки, как и должны быть отец и дочь. Считали, что мы были вместе по праздникам, на дни рождения и в отпуске. На самом деле он заглядывал на бокал вина на Рождество, его помощница Алтея просила у мамы помощи, чтобы выбрать что-то дорогое и хоть немного подходящее на мой день рождения, и мы ни разу не были в отпуске вместе. Так что газеты врали.
Папа повернулся к прессе и работникам Твиттера, вскинул руки, словно так хорошо его давно не приветствовали, и улыбнулся в своем стиле, и некоторые даже завопили «О, боже». Мужчин в комнате было много, но я ощущала общий трепет из-за близости к знаменитости его величины.
И я понимала, он был идолом. Адреналин все также прошивал меня насквозь, когда я встречалась с отцом. Не важно, что он уже не был Яном Батлером пятнадцатилетней давности – теперь ему было пятьдесят шесть, он был еще в самом соку (для мужчин) для Голливуда, и так же оставался самим воплощением харизмы.
Марко в другой части комнаты смотрел на меня, и я знала, что наши мысли были одинаковыми: вот и все. Я буду кружиться на орбите Яна Батлера целых пятьдесят дней. Я знала, что мы оба пытались понять, как хорошо я с этим справлюсь. У меня были действующие отношения – с мамой, лучшими друзьями, даже с бабушкой – но пять минут с моим отцом, и я превращалась в неуклюжую и несобранную девочку.
Смотреть на лицо папы все еще было странно. Кроме формы ушей, которые у меня были от мамы, я вся пошла в него: каштановые волосы, медово-карие глаза, полные губы. У нас даже была родинка, но у него над правой скулой, а у меня – ниже. Его лицо должно было казаться таким знакомым – я видела его в зеркале каждое утро – но все еще было странно долго на него смотреть. Даже спустя четырнадцать лет после нашего хаотичного воссоединения я была уверена, что видела его чаще на обложках журналов, чем лично.
Мы сели за стол, большой экран висел за нашими спинами. Перед нами стояло по ноутбуку, мы выжидающе посмотрели на Лу. За ним Марко смотрел на меня и папу со слабой улыбкой. Марко-работник хотел мне напомнить улыбаться на камеру естественней. Марко-друг хотел обнять меня и сказать: «Не нужно так нервничать. Ты не должна ничего им доказывать».
Папа толкнул локтем мой локоть, а потом легонько сжал его и тихо сказал:
— Прости, кроха.
И снова засверкали вспышки.
— Вопросы, на которые вам нужно отвечать, от главного аккаунта Твиттера, — объяснил Лу. – Они будут «от Твиттера». Эти вопросы мы присылали на прошлой неделе.
Марко позади мужчины указал мне достать ответы из папки.
— Возможно, будут вопросы и от других пользователей, — сказал Лу, — по хэштегу «СпросиБатлеров». И хоть этого не требуется, вы можете отвечать на любой вопрос. Попрошу не забывать добавлять в ответ хэштег, — он подмигнул мне. – Хорошо?
Мы кивнули, больше не переживая, потому что задание было простым. Это не слезное интервью с папой в честь воссоединения, которое прошло у Барбары Уолтерс через неделю после моего возвращения из Лондона. Это не было фотосессией для «Vanity Fair», которую мы сделали шесть лет назад, где больше семи часов приходилось касаться друг друга. И это нельзя было сравнить с усталостью единственного раза, когда я прошла по красной ковровой дорожке с мамой с одной стороны и папой с другой. Мама согласилась пойти со мной, потому что это была моя первая номинация на Эмми, и споры о том, были ли мои родители заклятыми врагами, стали невыносимыми. Даже туристы в Герневилле останавливали ее в кафе и об этом спрашивали. Мама сказала тем вечером, пока мы готовились:
— Чтобы быть врагами, мне нужно из-за этого переживать.
Марко и мама: мои две спокойные константы.
Бабушка этого всего не просила. Когда я приезжала домой в Герневилль, я словно прибывала с космической станции или из угольной шахты.
Я устроилась перед компьютером, ждала появления первых твитов. Папа подвинулся ближе.
— Как прошел полет из ЛА, кроха?
Вспышки. «Сюда, Тейт!» Вспышка.
— Неплохо, — ответила я. Папа, настоящий актер,
