— Думаю, скоро им наскучит, и они уйдут.
Бабушка посмотрела на меня поверх толстых очков, словно говоря: «Думаешь, я вчера родилась?».
Ощущая напряжение, Шарли спрыгнула со столешницы.
— Я в душ, — она поставила телефон заряжаться и перевернула экраном вниз. Я заметила, как она постоянно хмуро на него поглядывала. Даже думать не хотелось, что она там видела. – Дайте знать, если что-то произойдет, — сказала Шарли по пути в ванную.
Я взяла чайник, наполнила его водой и включила плиту.
— Бабушка, хочешь чаю?
— Выпью, если ты отойдешь от окна и присядешь.
Я села рядом.
— Где твоя мать? – спросила она.
— Стирает, — ответила я. – Почти все уже чистое, но ты же ее знаешь.
Бабушка собрала карты и перетасовала. Ее ладони научили меня печь пироги, обрабатывали мои раны после падений, помогали научиться завязывать шнурки. Теперь они выглядели иначе. Ее ладони были гладкими, сильными и умелыми. Теперь суставы опухли от артрита, кожа покрылась возрастными морщинками.
— Она это любит, — проговорила бабушка, — но, скорее всего, просто хочет отвлечься.
Я улыбнулась.
— Это мне кого-то напоминает.
Бабушка рассмеялась и продолжила тасовать карты.
— Не знаю. Я научилась радоваться затишью. Например, тому, что не нужно вставать в четыре утра ради пирогов, как было раньше.
Я была рада, что у бабушки и мамы появились ученицы – молодая женщина по имени Кэти и ее кузина Сисси – и они многое делали в кафе. Но вспомнив бабушку, какой она была в моем детстве, я вдруг разговорилась:
— Прости за все, — сказала я. – За то, что творится снаружи… и в прошлый раз.
Она разделила колоду пополам, дала мне стопку, перевернула свою первую карту. Бабушка указала и мне так сделать. Я рассмеялась, когда поняла, что, хоть она была опытной в картах, она решила сыграть в самую простую игру: войну.
— Думаешь, я не справилась бы с криббеджем или джином, бабушка?
— Думаю, тебе не повредит немного отключить мозг.
С этим не поспоришь.
Когда я открыла четверку, бабушка забрала ее со своей семеркой к себе в колоду и открыла следующую карту.
— Я не говорила о твоем дедушке какое-то время, — сказала она. – Помнишь что-нибудь о нем?
Воздух в комнате словно замер. Мы с бабушкой всегда говорили о практичном: что нужно сделать до наплыва посетителей во время завтрака, как мне использовать прохладную воду для корочки на пироге, когда стоило отдыхать после работы, когда я могла взять отпуск в этом году.
Мы не говорили о бабушкином прошлом, ее чувствах, точно не обсуждали ее мужа, который умер много лет назад. Еще до моего рождения. Но до его смерти бабушка не решалась открывать кафе, не имела такой свободы.
— Я знаю, что он был в армии и воевал, — сказала я. – Мама говорила, что он любил чернику и рыбалку, и что у нее его глаза. Но вы с мамой мало о нем вспоминаете.
— Потому что его было сложно любить, — ответила бабушка. – И когда он умер, наверное, тогда я поняла, что если молодой и милой нашла такого сложного мужчину, то с ребенком на руках и вечной занятостью лучше уже точно не найду.
Я так сосредоточилась на ее словах, что бабушка постучала по моей стопке карт, напоминая о моей очереди. Я перевернула карту – семерка против ее десятки. Она забрала обе.
— Твоя мама тоже больше не пыталась, но я знаю, на то у нее были свои причины, — она перевернула карту, двойку. Не очень приятно забирать ее с тузом. – Она любила твоего отца. Они были счастливы какое-то время, а потом она больше не хотела иметь дело с мужчинами.
— Наверное, это проклятие женщин Гурье, — мрачно произнесла я. Я выключила телефон пару часов назад. Я смотрела на него каждые пару минут и ждала звонка Сэма. Но чайник не кипит, если над ним стоять, так и телефон не звонил, пока я на него смотрела.
Бабушка замерла с картой в руке.
— Тейт. Я не хотела такого для тебя. Я не хотела, чтобы ты была такой закрытой, — она склонилась, поймала мой взгляд. – Что бы ни случилось в этот раз с Сэмом, я рада, что ты попробовала снова.
На глазах выступили горячие слезы, и бабушка быстро сменила тему.
— Ты что-нибудь поела?
Я не успела ответить, снаружи послышался хор криков, заурчал двигатель. Я прошла к окну, тепло облегчения пронеслось по телу при виде машины Марко.
Но, когда мы встретили его на пороге, он был мрачным.
— Как дела?
— Ты говорил с Сэмом? – тут же спросила я, опешив, когда он проигнорировал мой вопрос и отправился к скотчу, который я хранила в баре в гостиной.
Мы ждали в напряженной тишине, пока он налил порцию, а затем ее выпил.
— Видела заголовки? – наконец, спросил Марко.
Тревога и раздражение смешались внутри. У Гвен хорошие связи в городе, и мы думали, что она сможет потянуть за них и все быстро уладить.
— Я не смотрела, потому что ты только начал разбираться в проблеме, и я не хотела паниковать, — сказала я. – Разве не это ты просил сделать? Залечь на дно и терпеть, пока ты не приедешь?
Он перевел взгляд на Шарли.
— А ты?
Они мгновение молча смотрели друг на друга. А потом та слабо кивнула.
— Хочешь ей показать? – спросил Марко.
— Что показать? – я смотрела на них по очереди. – Марко, все плохо? Что происходит?
Плечи Шарли опустились, она прошла на кухню и вернулась с телефоном в руке.
— Просто полистай, — сказала она и попыталась отдать мобильник.
— Нет, — я отодвинула ее руку. – Меня нет в соцсетях, потому что я не хочу видеть гадкое мнение людей.
Марко вздохнул.
— Тейт.
Я посмотрела на телефон Шарли, там тянулись записи в Твиттере под хэштегом #ТейтБатлер. Сверху была ссылка на статью на TMZ, и я ее открыла.
«Мы все читали историю: Тейт Батлер – дочь суперзвезды Яна Батлера – скрывали от света софитов, пока ей не исполнилось восемнадцать, пока она не была готова сиять. Так мы думали. В эксклюзиве на этой неделе мы сообщаем, что Тейт и ее команда не были теми, кто придумал ее возвращение. Это сделал хитрый подросток-возлюбленный, решивший обогатиться, а восемнадцатилетняя Тейт этого и не поняла.
Похоже, он вернулся. С.Б. Хилл – псевдоним жителя Вермонта. Его полное имя Сэм Брэндис – это сценарист «Молочая» (съемки завершились на этой неделе в Мендочино, главные роли, как вы поняли, достались Тейт и Яну Батлер). И
