Змей и голубка

говорить. – Сжав зубы, я смотрела на дверь так напряженно, что казалось, у меня сейчас лопнут глаза. Может, этого как раз и хватит для равновесия.

– А может быть… может быть, это не я что-то у них забираю. Может, это они что-то дают мне.

– Уединение, секретность? – помогла мне Коко.

– Да. А значит… значит…

– Ты могла бы попробовать выдать свой секрет.

– Не ерунди, так не…

Между моим языком и ее ухом змейкой протянулась тонкая золотая нить.

Чтоб меня.

Вот в чем беда с магией – для каждого она своя. На каждую возможность, что приходила мне в голову, другая ведьма могла бы придумать сотню других. Равно как два ума не могут мыслить одинаково, так же и две ведьмы не способны одинаково колдовать. Все мы видим мир по-разному.

Но Коко об этом говорить было незачем.

Она самодовольно усмехнулась и вскинула бровь, будто прочтя мои мысли.

– Судя по всему, в этой вашей магии четких неукоснительных правил нет. В ней легко помогает чутье. – Она задумчиво постучала себя по подбородку. – Если честно, она напоминает мне магию крови.

В коридоре снаружи послышались шаги, и мы застыли. Неведомый некто не прошел мимо, а остановился у дверей, и тогда Коко быстро отошла в угол, а я скользнула на стул у кровати Берни, открыла Библию и стала читать стих, выбрав его наугад.

Отец Орвилль, прихрамывая, вошел в комнату.

– О! – Увидев нас, он схватился за сердце и округлил глаза. – Боже правый! Вы меня испугали.

Улыбнувшись, я встала. В комнату поспешно вошел Ансель. На его губах остались крошки печенья. Он явно наведался на кухню целителей.

– Все хорошо?

– Да, разумеется. – Я снова посмотрела на отца Орвилля. – Прошу прощения, отче. Я не хотела вас пугать.

– Ничего страшного, дитя мое. Просто за утро я слегка переутомился. Ночь выдалась странной. Больные нынче необычно… взволнованы. – Он махнул рукой, достав металлический шприц, и подошел ко мне и к кровати Берни. Улыбка застыла на моем лице. – Как вижу, вас тоже беспокоит самочувствие мсье Бернара. Прошлой ночью один из моих целителей застал его за попыткой выпрыгнуть из окна!

– Что? – Я вцепилась взглядом в Берни, но в его обезображенном лице невозможно было ничего прочесть. Ни тени чувства. Только… пустота. Я покачала головой. Должно быть, он страдал от невыносимой боли.

Отец Орвилль погладил меня по плечу.

– Не тревожься, дитя. Более этого не повторится. – Он поднял слабую руку и показал мне шприц. – На этот раз мы в точности рассчитали дозу. Я уверен. Инъекция успокоит его до тех самых пор, пока он не свидится с Господом.

Он вытащил из-под одежд тонкий кинжал и лезвием провел по руке Берни. Коко подступила ближе, щурясь, когда показалась черная кровь.

– Ему стало хуже.

Отец Орвилль неуклюже возился со шприцем. Я сомневалась, что он вообще видит руку Берни, но в конце концов ему удалось вонзить иглу прямо в черный порез. Я сморщилась, когда он надавил на поршень, вводя яд в тело Берни, но тот даже не пошевелился. Так и смотрел на меня пустым взглядом.

– Вот так. – Отец Орвилль извлек шприц из руки Берни. – Сейчас он должен заснуть. Пожалуй, оставим его?

– Да, отче, – сказала Коко и поклонилась, а затем выразительно посмотрела на меня. – Пойдем, Лу. Почитаем Притчи.

La Vie Ephemere

Лу

Вдоль улицы возле театра Солей-и-Лун выстроилась очередь. Аристократы беседовали у кассы, а их жены с масляными улыбочками приветствовали друг друга. Щегольские кареты подъезжали и отъезжали. Швейцары пытались разогнать гостей по местам, но на самом деле именно это, а вовсе не спектакль, было для главным развлечением вечера. Вот зачем богатые и власть имущие приходили в театр – покрасоваться и побеседовать о политике, кружась в своем сложном светском танце.

Я всегда видела в этом нечто похожее на брачные пляски павлинов.

Мы с мужем определенно смотрелись здесь к месту. Долой окровавленное платье и штаны – когда мой супруг незадолго до того вернулся к нам в комнату с новым вечерним платьем, раздуваясь от гордости и предвкушения, я просто не смогла ему отказать. Платье было гладко-золотое, с облегающим лифом и зауженными рукавами, вышитыми крошечными металлическими цветами. Они блестели в свете заходящего солнца, плавно переходя в шлейф из кремового шелка. Я даже колдовством свела парочку синяков в лазарете. А оставшиеся покрыла пудрой.

Мой муж нарядился в свой лучший мундир. Он тоже был шассерского синего цвета, но на воротнике и манжетах украшен золотой вышивкой. Я сдержала улыбку, представив, как мы выглядели, шествуя вниз по театральной лестнице. Муж подобрал нам сочетающиеся наряды. В иное время я бы возмутилась, но сейчас, идя под руку с ним, ощущать могла только радостное волнение.

Однако на том, чтобы надеть капюшон, я настояла. И еще нацепила красивую кружевную ленту, чтобы скрыть шрам. Если муж это и заметил, то комментировать благоразумно не стал.

Может, не так уж он и плох.

Когда мы вошли в фойе, толпа расступилась. Я сомневалась, что нас кто-нибудь вспомнит, но людям частенько бывало неуютно – хотя кто-то назвал бы это «благоговейным трепетом» – при шассерах. Веселую пирушку никто лучше шассера не испортит. Особенно такого занудного, как мой муж.

Он подвел меня к нашим местам. В кои-то веки его прикосновение не вызвало у меня отвращения. Было даже… приятно. Его рука оказалась теплой. Сильной. Все было хорошо, пока он не попытался снять с меня плащ. Я выдернула плащ обратно, не желая с ним расставаться, Муж нахмурился, кашлянул после короткого неловкого молчания и наконец проговорил:

– Я так и не спросил… тебе понравилась книга?

Ответить я не успела – господин, что сидел рядом, поймал меня за руку.

– Enchanté, mademoiselle[17], – мурлыкнул он, целуя мои пальцы.

Я не удержалась и хихикнула. Он был по-своему красив – или вернее смазлив, с темными гладкими волосами и тонкими усиками.

Мой муж побагровел.

– Будьте добры не трогать мою жену, мсье.

Мужчина вытаращил глаза и посмотрел на мой безымянный палец без кольца. Я хохотнула еще громче – перстень Анжелики я предпочла носить на правой руке, просто чтобы побесить мужа.

– Вашу жену? – Он бросил мою руку так поспешно и испуганно, будто это был ядовитый паук. – Я не знал, что шассеры… вступают в брак.

– Я – вступил. – Муж встал и кивнул мне. – Поменяйся со мной местами.

– Я, конечно же, не хотел вас обидеть, мсье. – Смазливый господин с сожалением посмотрел на меня, когда я от него отодвинулась. – Однако должен сказать, что вы, безусловно, счастливчик.

Мой супруг смерил мужчину свирепым взглядом и тем самым заткнул ему рот до конца вечера.

Свет померк, и я наконец сняла капюшон.

– Да ты у нас собственник, оказывается? – шепнула я, снова улыбаясь. Какой же он все-таки дурачок. Умильный, надменно-ослиный дурачок.

Он не стал на меня смотреть.

– Представление начинается.

Заиграла симфония, и на сцену вышли актеры и актрисы. Я тут же