То, что случилось минутой позже, заставило меня прижаться к стене, пытаясь, подобно хамелеону, слиться с ландшафтом.
Прямо на бордюре стояла высокая блондинка в коротком пиджачке и такой же джинсовой юбке, при всем при этом у нее были такие ноги и такая грудь, что я бы не удивился, если бы встал «лежачий полицейский». Увидев Гюнтера, дева призывно замахала рукой, а я чуть не свалился с седла: это была она! Фальшивая Холли Купер, моя случайная, но очень близкая знакомая из Малмеди. Вот попёрло!
Наблюдая за этой сладкой парочкой дальше, я сообразил, в чем дело — красавица Холли, или как ее там, застряла как та лиса из анекдота, две «бехи» зажали с обоих сторон ее «косметичку на колесах».
Пока студент справлялся с ее бедой, я напряженно думал. И пришел к выводу что дело — труба. Без вариантов. Вряд ли они встретились тут совершенно случайно. На лицо «преступное сообщество, именуемое в дальнейшем шайкой». И что мне теперь с ними делать?
Меж тем студент вырулил на дорогу, Холли что-то чирикнула в благодарность и, похоже, пригласила студента продолжить путешествие вместе. Потому что тот вылез из машины и принялся старательно пристегивать своего двухколесного друга. И тут я понял, что со слежкой пора завязывать. Какими бы они не были дилетантами, но машина — не велосипед. Не касаясь такой мелочи, что она гораздо мощнее — у нее есть зеркало заднего вида… И если следить за велосипедом на тачке — идиотизм, то пытаться следить за тачкой на велосипеде — это… такого слова не было ни в одном из известных мне языков. Шеф, все пропало…
Я сдал назад за угол и присел на бордюр, пытаясь сообразить, что делать дальше. А, просидев минут пять, понял, что хочу: во-первых, в туалет, во-вторых, есть и, в-третьих, вернуть в паркинг брошенного «Петю», пока его никто не поцарапал. Все это сделать можно было лишь в одном месте Мюнхена, в «Баварской Советской Республике» у деда Василия. Кстати, бравые стражи порядка обещали помочь мне с легализацией. Хотя, какое удостоверение будет хуже и опаснее: та фальшивка, которую слепил я или та, которую обещали смастрячить они, я еще не решил. Ладно, на всякий случай пусть будут обе, дырки не пролежат, а сгодиться могут.
Дед хлопотал у кофеварки. Не смотря на ранний час, он был уже давно на ногах, бодр, весел и полон планов на будущее. В этот раз он провел меня на второй этаж в небольшую квартирку, пристроенную в аккурат над пивной и принял как русский — русского, на кухне. Пока я с аппетитом наворачивал вчерашнюю картошку с салом, дед Василий позвонил Маше и, оторвав ее от сладкого сна, выложил всю правду-матку о ее студенте-двоечнике. Поохав немного и подумав чуть дольше, Маша согласилась со мной, что полицию вмешивать рано, предъявить ей пока нечего. А вот интерпол — уже пора. Фотографий Гюнтера, заснятых камерами внешнего наблюдения и того факта, что он летел по фальшивым документам в том самом самолете, вполне достаточно, чтобы господа из интернациональной полиции обратили на него внимание.
— Еще доброе дело для поросенка сделаем, не придется сессию сдавать, — фыркнула Маша и положила трубку.
— По чуть-чуть? — подмигнул дед, — за Нашу победу, а?
— Так аппарат-то Маша не выкинула?
— Куда ей! Только грозится… Так как?
Я усмехнулся и покачал головой.
— Тогда чаю?
— Это можно.
В углу я заметил явно скучавшую шестиструнку.
— Разрешишь?
— А ты умеешь?
— Чего тут уметь-то? — удивился я, — ведь не орган.
Гитара признала меня сразу и отозвалась мягко и мелодично, словно кошка, которую неожиданно погладили. Самую малость подстроив струны, я попытался воспроизвести мелодию, которая пришла ко мне сегодня утром… Играть ее надо в соль-мажоре, однозначно. Итак: соль, си, ля, ре… как-то так. Получилось вроде бы неплохо: просто, немного иронично, даже слегка стебно и вместе с тем как-то очень искренне. Дед Василий внимательно слушал.
— А изобразить что-нибудь можешь? — он пошевелил пальцами в воздухе.
— Ну, Лондонский Симфонический оркестр навряд ли, — улыбнулся я, — А «что-нибудь» — запросто.
… Сижу в трусах на кухне в понедельникИ Штирлица смотрю в девятый раз.А теща говорит, что я — бездельник.Что лучше починил бы унитаз.Когда-нибудь я руки поменяюИ починю что можно и нельзя…А Мюллер, как и я, родился в мае.А теща у меня, вообще, змея.А завтра нужно снова на работуКоторая достала до зубов.А в ФРГ летают самолетыИ ходит очень много поездов.Когда-нибудь отсюда я слиняю.Течение меняет и река…И свой «Жигуль» на «Опель» поменяю,«Не думай о секундах свысока».Сижу в трусах, учу язык немецкий.Самоучитель мне достал Вован.Он знает, что в душе я не советский,Но обещал молчать, как партизан.Когда-нибудь я мозги поменяю,И сделаюсь я хакером крутым.Пока еще не знаю что взломаю,Но стану ФРГ необходим.Премьер-министр пригласит на кофе.Подпишет визу собственной рукой.Построю тихий домик в Дюссельдорфе,И пусть в толчке копается другой.…Пока менял я трубы к унитазуИ думал, как пошлю все это «на…»Вся ФРГ накрылась медным тазомИ рухнула Берлинская стена.Дед Василий еще хохотал, весело и от души, как может только русский человек, к которому в шесть утра приперлись нежданные гости… А у меня вдруг, без всякой видимой причины, испортилось настроение. Просто рухнуло вниз, как тяжелый свинцовый шарик. И в следующую секунду подал голос мобильник. Первый, который Кролик подарил мне в Голландии. Я посмотрел на определитель, улыбнулся, все еще стянутым лицом. Звонок был приятным, так что же это за бес ударил меня под ребра?
— Да, Джин, — сказал я, — рад слышать.
— Рет, они меня схватили и угрожают убить, если ты не выполнишь их условия, — выпалила девушка. Ее голос звенел от напряжения, злости и страха.
— Что? — я невольно подался вперед, — Джин, где ты, что с тобой?
В трубке что-то зашуршало, Джин сдавленно пискнула, словно ей сделали больно, и в телефоне зазвучал уже другой голос, мужской.
— Ты слышал?
— Слышал, — подтвердил я, чувствуя, как лицо каменеет, а руки начинают подрагивать от желания кого-нибудь придушить.
— Твоя подруга у нас, — продолжал голос, — и ее жизнь висит на волоске.
— Это я понял, — кивнул я, усилием воли заставив голос звучать ровно, — а по существу что-нибудь скажешь? Или еще не придумал?
— Ты дошутишься, что получишь по почте фотографию ее могилки. Чтобы знать, куда цветочки приносить…
— Тогда и номер по реестру не забудьте.
— Не понимаешь, — сообразил обладатель мужского голоса, — хорошо, слушай…
В трубке послышалось что-то, здорово похожее на звук пощечины. И больше ничего. Джин, если этот хам и впрямь ее ударил, не издала ни звука.
— Даю тебе пять минут, чтобы осознать ситуацию, — сказала трубка, — когда перезвоню, будь понятливее,
