Где-то далеко трещала мотором «рама», но над ними пока не пролетала. Похоже, немцы и помыслить не могли, что они вот прямо сейчас остановятся. Логика требовала шпарить во всю прыть, и немцы искали их далеко впереди. Но это ненадолго, потарахтит — и вернется. Да и вообще, искать беглецов будут со всем тщанием, а значит, найдут. Ох, и паршиво же.
Хромов посмотрел на людей, копошащихся у сцепного устройства. Была идея отцепить второй паровоз и весь металлолом, что был позади него. Все равно после воздушной атаки и боя ничего ценного там не осталось. Но вот незадача, заклинило его намертво. Так что, может, хотя бы вагоны отбить, тем самым отбрасывая балласт, как ящерица хвост, и облегчая бронепоезд. Или подорвать сцепку, тротиловых шашек вроде хватает. И не только тротиловых, даже пироксилин непонятно какой древности нашелся. Подорвут. И что дальше? Все равно не здесь, так на следующей станции встретят. Или выкатят еще пару батарей. Или опять самолеты поднимут, полдня впереди, времени у фрицев валом. Все одно придется бросать технику.
Немного подумав, он махнул рукой Селиверстову и, когда тот подошел, негромко сказал:
— Вот что. Бери половину людей, Ильвеса на носилки — и идите к нашим. Задача ясна?
— А ты, старшой?
— А я? Я вернусь на станцию, которую мы проскочили, там нас точно не ждут. Устрою тарарам и подорву бронепоезд. Демонстративно. И сам под шумок уйду.
— А…
— Они все равно не жильцы, — безжалостно ответил Сергей. — Иных вариантов не вижу. Унести их с собой не сможем, бросать нельзя, прорваться нам не дадут. Может, у тебя какие-то предложения есть?
Селиверстов задумался. Карта сгорела, но он помнил ее наизусть. Действительно, предложенное Хромовым давало шанс хотя бы кому-то. Иной вариант — погибнуть всем. Может быть, нанести врагу какой-то урон, но не более. Опять все та же циничная логика войны — пожертвовать частью, дабы не потерять все. Вздохнув, напарник медленно кивнул:
— Хорошо, старшой. Но я иду с тобой.
— Нет, ты идешь с ними. Тоомас неизвестно, сможет ли долго продержаться, а ты знаешь, как выйти к нашим. Я как-нибудь выкручусь. Сам знаешь, не впервой. Возьми, — он снял маузер, отдал товарищу. — Тебе нужнее будет. Встретимся — тогда вернешь. И — приказ не обсуждается. Бегом!
На самом деле впервой, конечно. До этого момента он был или на подхвате у более опытных товарищей, или ходил в составе группы, в которой были люди, способные подстраховать. Да и чего уж там, на местности ориентирующиеся куда лучше. Но Селиверстов не обратил на эту нестыковку внимания. Секунду постоял, затем вновь кивнул и решительно направился к толпящимся у бронепоезда людям. Эх, и красноречивая у него спина была! Ну, вот как можно изобразить, что он подчиняется приказу, но притом совершенно его не одобряет? Скажите, как? Воистину, умер в парне великий актер. Но дисциплина есть дисциплина, и если кого-то признали командиром, то приказ выполнят. И парней сумеет вывести. И эту долбаную немку, на которой ни царапинки. Лучше б ее, как-то без злости, отстраненно подумал Сергей, чем того машиниста, у которого, небось, куча детей осталась… А он, командир, так и не удосужился спросить об этом. И командовал он, стоит признать, не лучшим образом. Перед собой, особенно сейчас, надо быть честным. Никакой ты командир, самозваный лейтенант Хромов, и погибшие сегодня в том числе на твоей совести. Так что остается лишь одно — выиграть им какое-то время, чтобы смогли уйти.
Хромов подумал, вытащил из кармана трофейную упаковку с наркотой. Повертел в пальцах, поморщился и вскрыл. Подсесть на эту дрянь ни он, ни те, кто пойдет сегодня в последний бой, все равно не успеют. А силы им понадобятся все, до капли.
Немцы обалдели, наверное, когда бронепоезд вновь вкатился на станцию и немедленно, без паузы, открыл огонь. Добровольцев, пошедших с Хромовым, было совсем немного. Точнее, когда он озвучил задачу, вперед шагнули все, но взял он с собой, естественно, необходимый минимум. Главное, чтоб на «эрликоны» и зенитку хватило. Никакого управления боем не планировалось, просто разнести все, до чего они дотянутся, поэтому Хромов сам встал к трехдюймовке. Машинист, застопорив состав, бегом пробрался в вагон и стал за второго номера. И десятка три выстрелов они сделать успели.
Впрочем, больше не смогли бы при всем желании — боезапас очень сильно покорежило осколками. Удивительно, как ничего не взорвалось, но запихивать в ствол снаряд, у которого из дырявых гильз во все стороны торчит непонятно что, не хотелось совершенно. Так что радуемся тому, что есть, и стреляем, стреляем, стреляем!
Наглость, конечно, несусветная, однако же сработало. Учиться немцы упорно не желали — впрочем, до этих мест еще не дошли, наверное, сведения о том, что такие маневры экипаж наглого бронепоезда уже делал. О том, что гарнизон застигли врасплох, говорила хотя бы батарея тех самых противотанковых пушек, которые учинили столько неприятностей, мирно стоящая на перроне. В походном положении, орудия прицеплены к грузовикам, исполняющим, очевидно, роль тягачей. И танк, судя по всему, уцелевший в прошлом бою, стоял рядом. В него кто-то тут же, с особым цинизмом, всадил снаряд, и боевая машина рванула с впечатляющим грохотом. Сейчас, под действием допинга, все звуки различались особенно четко, да и картинка играла эффектными красками. Так что танцем огня, рожденного текущим из баков горючим, насладиться можно было в полной мере.
Ох, как все забегали! Тараканы, да и только. Грохотали «эрликоны», смачно бухала зенитка, кто-то в азарте добрался до пулеметов и теперь с упоением лупил по немцам длинными, не слишком прицельными очередями. Веселье, что называется, на всю катушку. Сергей и сам поддался всеобщему азарту, лупя не слишком-то прицельно, зато от души. Сейчас в нем будто жили сразу два человека. Один с упоением наводил орудие, а второй стоял рядом и наблюдал, гадая, виновато в происходящем красочно описанное средневековыми поэтами упоение боем, или просто в крови играет ядреная немецкая химия. А потом все как-то сразу закончилось.
Орудие больше не стреляло, второй номер в ответ на разъяренный вопль «Снаряд!» лишь разводил руками, показывая на груду пустых гильз. Резко воняло сгоревшим порохом, и, несмотря на кучу щелей и дыр, обеспечивающих естественную вентиляцию, от удушливой химической вони кружилась голова. И остальные орудия
