Владимир Афанасьевич в это время, устроившись на маленьком походном стульчике перед вьючным ящиком, точно перед столом в кабинете, что-то записывал, пользуясь светом костра. Зеленый исцарапанный ящик был застелен чистой бумагой, и на нем лежали рядком какие-то камни. Писал геолог в толстой тетради деревянной перьевой ручкой, обмакивая ее в маленькую темно-коричневую чернильницу.
– Вот извольте взглянуть, молодой человек, – подозвал он Димку. – Вот наш путь, – указал он обратным концом ручки пунктирную карандашную линию на топографической карте. – Марь, которую мы пересекли и где мы встретили вас, находится на этой плоской седловине[11]. По этой узкой па́ди стекает вот этот наш ручеек, – кивнул он на журчащий ручей. – Завтра мы намереваемся спуститься по нему, обследовать склоны и достигнуть реки. А дальше будем кочевать вдоль нее, совершая маршруты по ближайшим отрогам. Однако вот что меня беспокоит, уважаемый Дмитрий: чем дальше мы будем уходить, тем меньше вероятия у ваших товарищей, от которых вы отстали, сыскать вас. Но, с другой стороны, и оставить вас одного в тайге было бы нечеловечно.
Димка не знал, что ему на это сказать. Но меньше всего он хотел бы остаться один в тайге.
– Предлагаю вам примкнуть к нашему отряду, а там жизнь покажет, – заключил Обручев.
Пока он говорил, Димка разглядывал необычную чернильницу – приплюснутый с боков металлический кувшинчик (наверное, бронзовый), с завитками на боках. Его вполне можно было принять за экспонат музея. Рядом лежала крышечка. Затем его взгляд привлекла освещаемая неровным светом костра надпись внизу карты. Витиеватыми буквами, словно от руки, там было написано: «Иркутское генерал-губернаторство». Ниже: «Масштабъ: Въ дюйме 10 верстъ»[12]. И еще ниже: «1880 годъ».
«Карта сделана в 1880-м. Тогда какой, интересно, у них сейчас год?» – подумалось ему, но спрашивать об этом он, понятно, не стал.
Глава 14. Среди новых знакомых
– Владимир Афанасьевич, – деловито кашлянув, обратился Димка к старшему. – Что вы здесь ищете? Руду? – (Ему хотелось показать, что он уже немного разбирается в геологии.)
– Руду в том числе, – отвечал геолог. – Однако коренная наша задача – это геологические изыскания под будущую железную дорогу, которая должна пройти через Южную Сибирь. Возможность работать здесь я расцениваю как большую удачу, потому как это прелюбопытнейший в геологическом отношении район. Здесь, поюжнее от нас, выходят на поверхность самые древние, архейские[13], породы – те, что образовались, когда наша Земля была совсем еще юной планетой.
– Это когда на земле жили одни трилобиты[14]? – выкопал Димка из памяти какой-то оборванный клочок знаний.
– Задолго! Задолго до всяких трилобитов и любых живых организмов. Вообразите, Дмитрий, расплавленный шар, местами покрытый твердеющей коркой, но настолько еще горячей, что нынешних морей и океанов не могло быть в помине. Вся вода находилась тогда в виде пара в плотной атмосфере. Пар временами сгущался, и тогда на Землю обрушивались мощнейшие ливни, которые на горячей, как сковорода, корке вновь обращались в пар. Воздух был насыщен электричеством, а значит, над Землей грохотали беспрерывные грозы. Из трещин в коре вырывался пар, газы и изливалась раскаленная магма.
Слушать этого человека было не просто интересно. Он заражал своей увлеченностью, даже одержимостью геологией, которую, похоже, безмерно любил.
– Владимир Афанасьевич, а это трудно – быть геологом?
Димка опасался, что этот великий человек посмеется над его простоватым вопросом, как смеялись Димкины коллеги. Но тот и не думал смеяться.
– Трудное ли дело быть геологом?! – задорно блеснули глаза ученого. – Да, это нелегкое, но зато крайне интересное поприще, уважаемый Дмитрий. Смею утверждать, что геология – первейшая из наук. Подумайте сами: она о нашей родной матушке-Земле, по которой мы ходим, из которой мы все вышли и в которую в конце концов воротимся. Ее строение, вещественный состав, ее историю за миллиарды лет – вот что изучает геология. Мы, человечество, заглядываем в космос, смотрим в телескопы на далекие миры, а как устроена наша родная планета, знаем отнюдь не достаточно. Сколько еще неразгаданных тайн! Ведь доступна нашему исследованию пока только земная кора, да и то лишь самые ее верха. А представляете ли вы себе, молодой человек, что такое земная кора по сравнению со всей планетой?
– Н…не очень, – промычал мальчишка.
– Тогда возьмите для наглядности яблоко… Мысленно возьмите. И вообразите, что это Земля. Так вот, тонкая кожица данного плода – это и будет земная кора.
– Всего-то?!! А остальное?! Что же глубже? – пораженно воскликнул Димка.
– Что глубже – остается пока только гадать. Не так давно высказано предположение, что ниже коры находится разогретая мантия[15].
– Точно! – вспомнил Димка. – А еще глубже – ядро.
– Ну, вы уж совсем уподобили Землю яблоку или какому-то ореху[16].
– У-жин! – громко и как будто сердито прокричал в эту минуту костровой, стуча ложкой по котлу.
Димка давно уже улавливал волнующий аромат, исходящий от котла, и сердитый крик повара прозвучал для него как сладчайшая музыка.
Гомоня, подталкивая друг друга и спотыкаясь в сумерках, казаки и рабочие сгрудились у костра. Прежде чем рассесться на уложенных вокруг огня бревнах, они скинули фуражки и шапки и перекрестились. Фуражки у казаков были странные: желто-зеленые и без козырька. С любопытством разглядывал Димка и погоны – золотисто-желтые с какими-то вышитыми непонятными буквами и цифрами и гладкой металлической пуговицей[17].
Владимир Афанасьевич тоже переместился со своим стульчиком ближе к костру. Все уже держали наготове ложки – кто самодельную из дерева, кто металлическую (оловянную, как узнал Димка позднее). Нашли ложку и для гостя – деревянную, с кривым черенком, отчего держать ее было даже удобнее.
Мрачный крючконосый кашевар в меховой безрукавке поверх рубахи, освещенный пламенем костра, точно злой колдун, раскладывал по мискам куски разваренного мяса и наливал кружкой бульон. Миски тоже были разные: у рабочих – деревянные, серые (как и у Димки), у казаков и Обручева – то ли латунные, то ли медные, коричневые от времени, а по форме напоминавшие перевернутую шляпу.
– Что это? – поинтересовался Димка у повара, когда тот подал ему его порцию. – Что за зверь?
Повар и ухом не повел, будто вопрос был обращен не к нему.
– Мишка это! – со смешком проговорил сидящий рядом с Димкой молодой вихрастый парень, которого другие называли Нико́лкой. У Николки не было бороды, но имелись светлые усики с лихо подкрученными кончиками. Военный китель он сбросил и сидел в белой рубахе, разорванной под мышкой, не обращая внимания на комаров.
– Медвежатина, – подтвердил Обручев. – Герасим три дня тому добыл косолапого – пополнил наши оскудевшие запасы провизии.
Димка втянул ноздрями гуляющий над миской пар. Ему не доводилось нюхать медведя, но он готов был поклясться, что мясо пахло именно медведем (можно было и не спрашивать). От
