Впрочем, на сегодняшний день положение в корне переменилось.
– Вы же знаете, какая сейчас ситуация, – сказал дядя Валя, косясь на Савву и Яну.
Он сидел за столом, моложавый, ухоженный и загорелый, как иностранный артист, и, аккуратно отвернув манжеты белоснежной рубашки, впивался великолепными зубами в сочную мякоть арбуза. Замшевый пиджак модного светло-коричневого оттенка висел на спинке стула, а рядом с пачкой “Camel” лежала золотая импортная зажигалка, дополняющая композицию из бутылки пятизвездочного армянского коньяка и большой плитки черного шоколада.
– Тему две недели уже, как прикрыли, пачку сигарет из-за бугра не привезти, не то что человека. Проверяют каждого поименно, в багажные отделения с собаками лазают, под сидения заглядывают. На трассе, конечно, наши автобусы не останавливают, но о том, чтобы из города выехать или, тем более, через границу вас перевезти, лучше сразу забыть. Не выйдет.
– Через границу и не надо, дядя Валя, – сказал я. – Нам бы только в Светогорск въехать, и желательно в пятницу ночью.
– Да уж, задача, – протянул дядя Валя. – Ну что, давайте думать.
Мы стали думать, для начала прикончив остатки “Московской особой”; Чечевицин принес большой лист миллиметровой бумаги и карту Ленобласти, и мы принялись чертить и прикидывать, морща лбы, и синий дым ел глаза, и бутылка коньяка опустела настолько стремительно, что Деметрашвили пришлось взяться уже за свою заначку и принести отложенную для особого случая поллитровку “Абхазии”, и Валентин Александрович Хоппер становился все меньше похож на зарубежную кинозвезду, а все больше – на дядю Яшу.
– Я могу подхватить на “зеленой стоянке” вот здесь, – сказал он, неуверенно тыкая карандашом в карту. – Сразу за развилкой на Лосево, не доезжая до Лесогорска. Рейс ночной, группа выезжает из Ленинграда в одиннадцать вечера, значит, здесь мы будем примерно…ну, где-то в начале второго, если ничего в пути не задержит.
– Следовательно, нам нужно быть на месте в час ночи, – резюмировал я. – Хорошо, а особисты в автобусе? Они же теперь каждый рейс сопровождают?
– Беру на себя, – дядя Валя махнул рукой, покачнувшись на стуле. – Лучше подумайте, как вы сюда доедете.
Мы опрокинули еще по пятьдесят граммов “Абхазии” и через полчаса схема в общих чертах была готова.
В 21.10 от Финляндского вокзала в сторону Выборга отправлялся товарный состав под водительством Чечевицина.
– Порожняком пойду, на бумажный комбинат. И Лёнька со мной будет.
Примерно через десять минут поезд пройдет по железнодорожным путям между Лесным и Чугунной; я, Савва и Яна будем скрытно ожидать его, укрывшись в “прериях”. Чечевицин притормозит, даст два коротких гудка, если все в порядке, и по этому сигналу мы должны будем добежать до тепловоза, куда сядут Савва с Яной, а я вернусь обратно, к дому. Там меня будут ждать дядя Яша и Деметрашвили, мы погрузимся в “Запорожец” и стартуем в сторону Выборга с тем, чтобы не позже, чем через полтора часа оказаться рядом с полустанком Верхне-Черкасово.
– Там шоссе ближе всего к железной дороге, да и место глухое.
– Сто тридцать километров от нас, дядя Яша. Успеем за полтора часа долететь?
Дядя Яша заверил, что “машина – зверь”, и все единодушно признали этот аргумент весомым и не подлежащим сомнениям. У полустанка Чечевицин снова должен дать два коротких гудка – или один длинный, если что-то пойдет не так – мы подхватим Савву и Яну, посадим в машину, и…
Тут в стройной конструкции плана зияла дыра.
– По трассе километров шестьдесят получается, может, проскочим? – неуверенно предположил дядя Яша.
Я покачал головой.
– Это вряд ли. До первого поста ГАИ или патруля доедем и все, конец маршрута. А патрулей сейчас там предостаточно.
– Ну, ты же с удостоверением? Можно как-нибудь объяснить…да и темно будет, авось, не разглядят…
– Но если разглядят, то никакое удостоверение не поможет. Нет, это на крайний случай, если ничего другого не придумается.
– Не драться же с милицией, – заметил дядя Валя.
– Нет, не драться, – решительно подтвердил я и подумал, что, если дойдет до дела, то мне придется поставить этот тезис под сомнение.
– Нужна машина такая, чтобы никто не стал останавливать, – размышлял вслух Лёнька. – Милицейская, например. Или вообще, с номерами госбезопасности.
Я посмотрел на Яну. Она отрицательно качнула головой.
– Или пожарная, – продолжал Лёнька. – Чтобы с сиреной.
– О пожаре по открытому общему каналу сообщают, – ответил я. – И пожарным командам, и медикам, и милиции.
– Хорош ты будешь на пожарной машине с сиреной ночью в лесу, если нигде ничего не горит, – поддакнул дядя Яша.
– Ну и что, торфяники же тушат? – упрямился Лёнька.
– А где ты ее возьмешь, машину пожарную? Ты еще вертолет предложи!
– А что, идея!
–”Скорая помощь”, – негромко произнес Савва, а Деметрашвили тут же воскликнул:
– Дато!
Вскочил из-за стола и выбежал в коридор, чтобы позвонить сыну.
Лёнька продолжал развивать тему про вертолеты и сельхозавиацию, пока из коридора не донеслось: “Тбилисоооо, мзис да вардебис мхареооооо…”[8] и Георгий Амиранович, появившись на пороге, не воскликнул победно:
– Будет “скорая помощь”! Датошка договорился, сказал, что якобы теще вещи нужно перевезти. В одиннадцать будет на месте!
И добавил смущенно, немного смазав грянувшую овацию:
– Только, это…сто рублей надо.
Яна заверила, что располагает такими средствами, и всеобщее ликование возобновилось. Женщины охали, как охают они обычно, беспокоясь, но втайне гордясь героическими своими мужчинами, мужчины храбрились, и все были сейчас карбонариями, партизанами Гарибальди, испанскими коммунистами и героическими подпольщиками первых, романтических революционных времен, и лампа светила над картой и планом, исчерканными красными и синими стрелами, и дядя Яша провозглашал: “Ну, за победу!”, а ему отвечали “За нашу победу!”, а дядя Валя Хоппер, раскрасневшийся, в расстегнутой настежь рубашке, растерявший пижонский лоск и возвращающийся к корням буквально на глазах, уговаривал чаще встречаться и приглашал всех за город:
– У меня приятель – директор дома отдыха на Карельском перешейке! Вот закончится это все, возьмем автобус, поедем, шашлыков нажарим, в баню сходим, посидим душевно! Савва, Яна, и вы с нами, чтобы все вместе! – добавлял он, забывшись, а над столом снова грянуло:
– За победу!
– За нашу победу!
Я взял Яну за руку и вывел в коридор.
Глаза ее светились в сумраке, как звездное серебро. Я прижал ее к стенке между дверью и телефоном и молчал, пытаясь собрать вместе мысли, разбавленные коньяком. Она смотрела на меня снизу вверх, насмешливо прищурившись и вздернув веснушчатый нос.
– Не дай Бог, если с кем-то из них что-то случится, – наконец сказал я. – Понимаешь? Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Не дай Бог.
Она фыркнула.
– Ты когда так говоришь, кого имеешь ввиду? Какого Бога?
Я покачнулся, но устоял на ногах и стукнул кулаком в стену.
– Все равно. Не важно. Я тебя предупредил.
