– А ты Боб?
Он зло засопел. Женщина откинулась на спинку стула и расхохоталась. У нее были красиво очерченные губы и зубы ослепительной белизны, сверкавшие в полумраке как праздничный фарфор. Не переставая смеяться, она распустила тяжелые темные кудри, сняла очки, расстегнула две верхние пуговицы на блузке и с насмешливой церемонностью прижала ладонь к распахнувшемуся декольте.
– Керувим Иф Штеллай Шеда Мадиах, – назвалась она, чуть отдышавшись. – Можно просто Стелла. А этой мой незаменимый, хоть и несколько недалекий помощник, Ишим Боб Шед Махрив.
Тот угрюмо кивнул.
– Ну вот, видишь, я же говорила тебе, что он сразу догадается! А ты что? Паттерны, генетическая память, стандартизированный шаблон восприятия, подсознательный страх! Это Боб тебя напугать хотел, – пояснила она мне. – Глупость придумал какую-то, да и я тоже хороша, что согласилась. Надо было делать, как сначала хотели: больничная палата, гипс, бинты, рядом папа с мамой – смотришь, и поверил бы.
Она вздохнула, подалась вперед, подперев лицо ладонью, и поинтересовалась у своего напарника:
– Ну? И какой теперь план?
Боб пожал плечами, молча поднялся, вышел из-за стола и подошел ко мне. Несмотря на сложение тяжелоатлета, двигался он с легкой, изящной непринужденностью – и так же непринужденно, без замаха, врезал мне с правой. Удар вышел такой силы, что две ножки стула оторвались от пола. Голова чуть не лопнула от ослепляющей и оглушающей боли, скула стремительно налилась давящей тяжестью.
– Ты бы хоть спросил его про что-то, прежде чем бить, – заметила Стелла.
– Это аванс, – пояснил Боб. – А вот и получка.
Боковой левый вышел сильнее, и опрокинул меня на пол вместе со стулом. Падение показалось мне долгим и каким-то замысловатым: я словно летел сквозь нагромождения ломаной мебели, вокруг все трещало, толкалось и колотило по больному, а потом я ударился головой о пол и замер в неожиданном, почти блаженном покое. Чугунная боль осталась где-то на периферии сознания, и оттуда же неслись голоса:
– Не перестарайся! Ему и так досталось в аварии.
– Да что ему досталось! Не авария и была, подумаешь, в канаву съехали. Толстяк за рулем вообще одними синяками отделался. А этот просто головой разок приложился.
– Вот именно, что головой. Она у них уязвимое место, а ты колотишь туда, как зря. Давай-ка, подними его, только поаккуратней.
Я снова оказался сидящим на стуле.
– Витя? – позвал меня женский голос. – Витя, ты тут?
Я сам не знал сейчас, где я.
– Капитан Адамов? Виктор Геннадьевич? Боб, вот, полюбуйся – он совсем потерялся! Ладно, дай-ка сюда “газировку”…
В багровом сумраке что-то сверкнуло, пахнуло озоном – и сознание прояснилось мгновенно, как будто дождливую ночь вдруг разом сменил ясный полдень. Восприятие обострилось необычайно, до малейших шорохов, теней и оттенков, и тут же вернулась и окутала с головой живая резкая боль.
Я с трудом сдержал крик, стиснув зубы до скрипа.
Лампа слепила глаза. На полу и стенах лежали неправдоподобно резкие тени. Когтистая кроваво-красная рука на плакате хищно двигала пальцами, все ближе подбираясь к торчащей из кобуры рукояти оружия, которое следовало беречь от врагов. Стелла сидела, вытянув скрещенные ноги и внимательно глядя на меня. Боб, огромный и грозный, как языческий идол, нависал, опершись на столешницу задом и скрестив на груди могучие руки. Мышцы бугрились и едва не рвали рукава кителя.
– Где элохим и математик? – спросил он.
Боль отвлекала, мешала думать, но сознание было сияюще чистым и мысли неслись в нем, как ласточки в небесной лазури. Итак, дядя Яша жив и здоров, хотя где он сейчас, неизвестно. Кто был в серой “Волге”, преследовавшей нас на шоссе, тоже неясно, как и то, сколько прошло времени с момента, когда наш “Запорожец” слетел с дороги в кювет. Очевидным сейчас для меня было одно: план сработал, Яна и Савва ушли за границу по открытому Мелехом проходу через масах, и шеды пока их не выследили. Поэтому я решил отмолчаться. Страха я не испытывал, а боль можно было и потерпеть.
Так я думал.
– Аванс с получкой я тебе уже выдал, но еще премию задолжал, – с угрозой поговорил Боб. – Ты уж скажи что-нибудь, сделай себе одолжение.
Я хотел улыбнуться, но мышцы сводило от боли и вместо отважной улыбки вышла какая-то кривая гримаса.
– Ничего ты мне не сделаешь, – сообщил я. – Убивать меня нельзя. Калечить тоже – сценарии в Сфере вероятностей можно сильно исказить, вам за это от машгиаха влетит так, что не обрадуетесь. А по морде меня и сильнее били, переживу.
Последнее было чистейшей воды враньем, но звучало неплохо.
Стелла вздохнула.
– Какое все-таки трепло эта Яна! Редкостное.
Она сочувственно покачала головой.
– Витя, я лично против тебя ничего не имею. Более того, ты мне нравишься даже, поэтому позволь кое-что тебе объяснить. Убивать и калечить мы и правда, не можем…
– Это как посмотреть, – буркнул Боб.
– Без разрешения или приказа – не можем, – строго сказала Стелла. – Но, видишь ли, нам это и без нужды. Я – мадиах. Ты знаешь, что это значит?
Я не знал.
– Испытатель, – пояснила она. – Моя основная специальность – проверять на устойчивость ценностные и волевые установки перед воздействием разного рода психофизических импульсов. Конечно, индивидуальной работой я уже давно не занималась, но для тебя, пожалуй, сделаю исключение.
Стелла задумчиво прикоснулась к клавишам печатной машинки, словно музыкант, подбирающий гамму.
– Тебя настоящего – всего вот столечко, – она сложила большой и указательный пальцы в кружочек и посмотрела через него на меня. – И эта малость помещена в тело, почти полностью управляемое мозгом, а тот, в свою очередь, генерирует в ответ на внешние раздражители выработку гормональной химии, что рождает иногда совершенно неконтролируемые реакции. То, насколько человек может их обуздать, зависит от силы его воли, укрепляемой внутренними ценностными установками, а ведь именно их состоятельность я и должна проверять, верно? Так что кости тебе ломать нет никакой необходимости. Оформлю задним числом индивидуальное тестирование, настроюсь на токи твоего мозга, ну а если ты вдруг, например, сойдешь с ума в результате – что ж, такое тоже бывает. Но может быть, не будем доводить до крайности? Лично мне бы не хотелось вот так продолжать наше едва начавшееся знакомство. Где Ильинский и Яна?
Я промолчал.
Стелла сокрушенно покачала головой положила пальцы на клавиши и отбарабанила короткую железную дробь.
Бывают явления, для которых не подобрать слов – и тогда мы пытаемся дать описание от противного, говоря о том, чем оно не является, словно обозначая пунктирными точками его границы. То, что случилось, едва смолк лязг пишущей машинки Иф Штеллай, не было ни квинтэссенцией всего самого страшного, что только могло измыслить мое воображение, ни внезапным переживанием забытого ужаса новорожденного, извергнутого в неизвестность из материнского лона; в этом не было ни мысли, ни образа, ни ощущения, ни чувства, ни воспоминания –
