Надо идти. Тем более что это тоже способ тянуть время.
Дождь прекратился, хотя бы на время. Можно ехать верхом, не опасаясь промокнуть. Негоже главнокомандующему передвигаться в паланкине, как беременной женщине. Даже если ехать надо по столичным улицам, а главнокомандующий – усталый немолодой человек. А сырость, из-за которой ломота в теле усиливается, – в седле ее даже легче перетерпеть.
Разговор с Ёдо-доно состоялся утром, сейчас лишь вечер, но уже темнеет. Что поделать – осень, дни становятся короче, таков порядок, установленный небом, и он непреложен, в отличие от порядков, установленных людьми. С последними можно поспорить. И многие пытаются.
Она боится – мысли Мори возвращаются к вдове регента. Она, безусловно, боится. До недавнего времени, чья бы сторона ни взяла верх, ей ничего не угрожало. Не только из-за племянников. Госпожу Кита-но-Мандокоро связывала давняя дружба с Токугавой Иэясу. Теперь же равновесие нарушено, и об уважении, которые воюющие стороны питают к вдове Хидэёси, могут забыть. А ведь есть еще Ёдо, не к ночи будь помянута. Но все это, вместе взятое, не заставило бы госпожу вдову испугаться. Что-то случилось… что-то важное, и потому Мори поспешает по дороге к храму.
Монахиня Кодай-ин, госпожа Кита-но-Мандокоро, которую еще помнят под именем О-Нэ, дожидается князя Мори Тэрумото в своих покоях при храме. Она тоже устала, эта немолодая уже женщина, которой регент был обязан немалой долей своих успехов. Красавицей, подобной Ёдо, О-Нэ не была даже в юности. Миловидна и привлекательна – это да, это было. Сейчас от этой миловидности не осталось и следа. А ведь она не так стара, Мори знает немало женщин в ее возрасте – не только матерей и бабушек, но и монахинь, чьи лица гладки, округлы и светятся покоем. Черты О-Нэ, напротив, с возрастом сделались вызывающе резкими. И стало так еще до смерти тайко – или Мори обманывает память?
Остроумцы утверждали, именно из-за нее пошла мода на умных жен: господин регент эту моду завел, а остальные подхватили. Впрочем, судя по Ёдо, тот же тайко с этой модой и покончил. Но, так или иначе, Хидэёси не принимал важных решений, не посоветовавшись прежде с ней. О-Нэ известно многое из того, о чем не знал даже Исида. Но какое отношение это имеет к нынешней встрече?
Внезапная мысль: а вдруг она боится не за себя, а за Кобаякаву? Каким бы ни был он гнусным предателем – родная кровь и приемный сын… но тут она вряд ли найдет сочувствие у Мори.
Вполне вероятно… Так думает он, пока они обмениваются всеми словами, что предписывает этикет, но следом женщина произносит нечто, напрочь опровергающее эту догадку.
– Ваша светлость, в моем доме случилась беда, которая может обернуться бедой для всех… для всей Присолнечной. Похищен документ чрезвычайной важности, доверенный мне тайко.
Скажи это кто другой, Мори усмехнулся бы про себя – ох уж эти женские страхи, это желание всегда и во всем преувеличивать! Но к вдове регента это не относится. Ни при каких обстоятельствах.
И она действительно напряжена, едва держит себя в руках – это с ее-то опытом в политике.
– Что за документ, госпожа? – Что бы ни произошло, глава клана Мори обязан сохранять лицо.
– Собственноручное письмо великого господина, написанное мне двадцать второго дня пятого месяца второго года Бунроку.
Очевидно, дата имеет важное значение. Но Мори она не говорит ни о чем. Потом вспоминает: в тот год родился юный господин Хидэёри. Наследник. Дитя закатных лет господина регента, гордость Ёдо-доно. Правда, это произошло позже, несколько позже.
А дальше, она произносит такое, что все самообладание Мори, которое он старательно пестовал десятилетиями, дает сбой.
– «Единственным сыном тайко был Цурумацу. Ребенок, который родится у Тяти, принадлежит только ей»[7].
– Это написал господин тайко? – Голос князя предательски срывается.
– Я уже сказала. Своею рукой. Такое не доверяют секретарям.
Секретарям не доверяют… а ей доверили. Получается… получается… Голова князя готова лопнуть. Получается, что тайко извел прежнего наследника… пролил реки крови… ради младенца, который даже не был его сыном? И все знал?
Мори припоминает все слухи о госпоже Ёдо и Исиде, которые шли из стана противника. Хотя нет… будь это правдой при жизни тайко, Исида давно был бы мертв. Мори припоминает: в тот год, когда родился юный господин, тайко казнил многих из свиты Ёдо-доно… Но никто не придал этому особого значения, таковы были обыкновения регента в последние годы. Но почему, истребив служанок и монахов-заклинателей, Хидэёси оставил в живых изменницу? Опасался позора? Или здесь был какой-то очередной расчет старой Обезьяны? Хидэёси всегда далеко просчитывал ходы, Мори испытал это сам…
А пошло оно все к ёкаям[8]! Главное теперь не это.
– Почему вы не уничтожили письмо?
– Господин регент не приказывал мне этого, – твердо отвечает вдова. – Следовательно, он хотел, чтоб я его сохранила. Кроме того, в нем была гарантия моей жизни.
Ну еще бы. Если бы Ёдогими знала о существовании этого письма… Если б только заподозрила…
– Госпожа Кодай-ин, вы кого-то подозреваете в похищении?
Вдова смотрит в лицо главнокомандующему, во взгляде ее есть нечто птичье.
– Я никого не подозреваю. Я точно знаю.
Мори едва не подскакивает на месте.
– И кто же?
– К сожалению, это особа, которой я полностью доверяла на протяжении многих лет. И она единственная, кто знал о существовании письма, поскольку имела допуск ко всей документации – моей и во многом документации господина регента.
Мори догадывается, о ком речь. Дама Кодзосю, серый призрак в глубине прежней администрации.
– Вчера она покинула храм. Я не обеспокоилась сразу, так как эта особа иногда выходила по делам в город. Но она всегда возвращалась до наступления ночи. Когда стало известно, что она не вернулась и утром, я обеспокоилась и отправила людей искать ее, а сама решила проверить, все ли документы на месте. Слуги никого не нашли, зато я обнаружила пропажу. Затем пришло ваше послание, Тэрумото-сама. Несомненно, это воля Будды, что вы решили обратиться ко мне…
– Прошли сутки… – размышляет Мори, с хрустом стиснув пальцы. – Она могла скрыться или даже покинуть столицу… Кому она могла передать это?
– Возможны разные предположения. Но я припоминаю, что у этой особы, – вдова старательно избегает называть похитительницу по имени, – были связи с кланом Датэ.
– Датэ? Это вряд ли. Одноглазый мог бы причинить немало беспокойства, но он на севере, Уэсуги его не выпустят…
– Как? Ваша разведка ничего не сообщила? – Брови Кодай-ин поднимаются, лицо выражает укоризну, кажется, она
