– Ну, так идем, что ль? – повернув голову, Каряка вопросительно посмотрел на Рыжего и, немного помолчав, вдруг предложил:
– А, может, как сыщем… его, Павлуху-то, того… А потом не к татарам, а домой, к хозяину.
– Можно и так, – неожиданно согласился Охрятко. – Только муторно. Это ж надо знакомых купцов искать, чтоб те потом сказали – мол, так и так, перебежал боярич от татар к полякам… Ну, наказ князюшки нашего передал. Да еще как домой-то потом добраться, коли кругом татарское воинство? Попадемся, да еще дознаются, что – беглецы. А с беглецами разговор короткий.
– Так у тебя ж пайцза! – Каряка весело хлопнул в ладоши. – Сам же намедни хвастал – мол, везде пройдем.
Ничего не ответив, рыжий принялся долго сморкаться, потом подошел к кустам, опростался, потом подтянул пояс, снова снял треух, отряхивая от снега… а сам все время думал – откуда этот оглоед про пайцзу узнал? Неужто подсмотрел? Охрятко качнул головой: нет, скорее, он же сам и прихвастнул в разговоре… ну да, вчера, после бражицы. Ой, зря! Пайцза – она не для псов боярских, она для него, беглеца, изгоя. С ней-то можно и домой… только – не рано ли? Куда как лучше сейчас порученье воеводы Еремея исполнить – за Павлухой Заболотским проследить, ну и самим – верного человечка в Кракове отыскати, монгольский поклон передать. Интересно, Павлуха тоже его найти должен? Не, не должен – воевода Еремей с волосатым Ирчембе-огланом не в друзьях вовсе. Еремей – самого Урдюя-хана сподвижник… или стать таковым хочет, старается, а тот человечек в Кракове – то воеводы заслуга, зачем его другим выдавать, только своим людям – Охрятке вот. Так что сначала лучше порученье воеводы исполнить и, если что с бояричем не так пойдет – донести, получить награду. Ну, а если уж так станется, что Павлуху убить да ославить придется – пусть так. Тогда и домой навостриться можно – с пайцзой-то!
Рассудив таким образом, рыжий повеселел и, надев шапку, махнул рукою:
– Ну, потопали, братцы. Воевода сказывал – здесь, на Моравском шляхе, через каждый перестрел – корчма. Вот и зайдем, поснедаем да послушаем, чего люди болтают.
– Нам бы, Охряте, боярича раньше времени не встретить, – вполне резонно высказался вдруг дотоле молчавший Пахом. – Узнает ведь. А ежели отомстить захочет? Чего делать будем?
– Вот, если встретим – решим, – отмахнулся рыжий, подумав, что, вообще-то, оглоед говорил дело… ну, да на такой случай запасной вариант есть – с пайцзой.
Постоялый двор, расположенный прямо на шляхе, производил впечатление вполне самодостаточного, уверенного в себе учреждения: широкие, гостеприимно распахнутые, ворота, улыбающаяся прислуга, полные овса конские «кормилицы» – ясли.
– Хо, пане Вельмак! Пан войт! Прошу, прошу.
Судя по теплому приему, сандомирских жителей здесь неплохо знали – почему нет? Не так уж и далеко было отсюда до Сандомежа.
Постоялый двор казался очень хорошим, «добрым» – и основательная, сложенная из серых камней ограда, и просторный двор с многочисленными хозяйственными постройками – амбарами, гумном, птичником.
И хозяин – мосластый, осанистый, чем-то похожий на чуть тронутого зеленоватой плесенью хомяка или траченную молью морскую свинку, несмотря на такое сходство, вызванное, быть может, слегка лоснящимся на локтях кафтаном или легкой, но весьма заметной небритостью, в общем-то, производил весьма неплохое впечатление, слегка смазанное лишь немного подозрительным взглядом, коим трактирщик окинул сандомирских беженцев, несмотря на знакомство с Вельмаком и войтом.
– То мои люди, шляхтичи, – оглянувшись на Павла с Петром, поспешно пояснил дядько Кныш. – Придем в Краков – там в воинство вольемся.
Хозяин постоялого двора громко почмокал губами, заметив, что многие беженцы идут еще дальше в – Моравию и Богемию – уж туда-то «татарове» точно не доберутся.
– Как знать, как знать, – заказав похлебку с клецками, задумчиво покачал головой войт. – Если Краков да Вроцлав не выстоят – в Моравию поганым прямая дорога.
Трактирщик неуверенно хмыкнул:
– Да выстоит Краков, эвон там стены-то! А башни?
– В Сандомеже они тоже были… и стены, и башни.
Поговорив, уселись за длинный стол, да, дожидаясь похлебки, выпили по кружечке пива. Хозяин двора вел себя прилично – цены не заламывал, хотя и мог бы… Впрочем, а чего ломить-то, при таком многолюдстве? Беженцев – видимо-невидимо, каждый есть хочет. И пить.
– Эй, поосторожнее, паря! – Ремезов недовольно покосился на здоровенного парнягу, едва не задевшего его локтем.
Что-то смутно знакомое показалось вдруг Павлу в этой здоровущей, немного неловкой фигуре… правда, лица он не разглядел, парнище поспешно повернулся спиной, видать – устыдился. Да и увидал бы лицо – и что? Все равно б вряд ли узнал, все ж боярич был человеком современным. Вот, если б с ним были друзья-соратники, уж те бы…
Впрочем…
Оглоедушку-то Ремезов не узнал, а вот в дальнем углу вдруг мелькнули чьи-то рыжие космы! Мелькнули и пропали. Показалось? Или – на самом деле? Хотя, с другой стороны – мало ли на свете рыжих?
А Охрятко между тем – трясся!!! Что и говорить – невеликой храбрости был человек, несмотря на всю свою подлость. Да и кто в холопах храбрость воспитывал? Не холопья черта, отнюдь не холопья.
– Узнал! Узнал, черт болотный!
– Да не трясись ты, Охряте, – едва вышли на двор, Пахом вытащил нож. – Посейчас мы его, посейчас…
– Ага, просто так прибить еще не хватало… Да подожди ты со своим ножиком!
Во дворе – может, от свежего воздуха, а, может – от ядреного запаха навоза, что источала огромная, сложенная у забора куча – рыжий изгой быстро справился с паникой и приобрел возможность не менее быстро соображать – а уж тут, несмотря ни на что – он был мастер. Хищно осклабившись, почесал реденькую рыжеватую бороденку, сплюнул, да заломив на затылок треух, решительно махнул рукой:
– К хозяину идем! Кое-что ему скажем…
– Так он по-нашему-то не разумеет.
– Ничо! Поймет.
Все-таки побоявшись возвращаться в трапезную, Охрятко подстерег хозяина постоялого двора на заднем дворе, меж уборной и летней кухнею. Не так-то еще было темно – мосластую, передвигающуюся мелкими шажками фигуру изгой завидел еще издали. Ухмыльнулся, выскочил из-за навозной кучи, словно почуявший еле уловимое движение паутины паук:
– Господине, у тя на дворе соглядатай татарский!
– Кто?
– Вона, смотри, что я у него сыскал!
Воровато оглянувшись по сторонам, рыжий интриган показал трактирщику… тускло блеснувшую на ладони пайцзу… что, впрочем, не произвело на того абсолютно никакого впечатления – ввиду полного незнакомства с подобными предметами.
Быстро осознав свою ошибку, Охрятко тут же сменил тактику, вспоминая все те польские слова, которые знал:
– Я слыхал, как он… он людишек склонял – уйдем, дескать, к татаровям, у них тут недалеко разъезд рыщет – на корчму наведем, спалим, пограбим все…
Вот при этих словах трактирщик – тоже не великой храбрости
