– Пойду, осмотрюсь, – расставив ратников, Павел взял у Якова лук и стрелы – мало ли, на дороге татары объявятся?
– Ты, пан, тогда уж покричи. А. может, и мне с тобою пойти? – вызвался Болеслав. – Или кому другому из наших? Опасно здесь, всякое может случиться, может, как раз сейчас во-он в том орешнике – татарва. Сидят, злыдни косоглазые, добычу высматривают.
Ремезов отмахнулся:
– Ничего, на то у меня и со стрелами лук.
Отошел в сторонку, полюбовался на весеннее солнышко, на проталины, послушал токующих невдалеке глухарей… Вот бы кого подстрелить! Куш изрядный. Ладно, потом…
Оглянувшись по сторонам, Павел обошел своих и, оказавшись в виду орешника, сдернул с плеча лук. Наложил стрелу с синей полоскою, с донесеньем притворным, выстрелил… А потом и все стрелы выпустил, не целясь, все туда же, в орешник.
И вдруг оттуда донесся крик!
Кого-то пристрелил, что ли? Ремезов удивленно прищурился – вот уж не ожидал!
Ополченцы тоже услышали крик, и все разом, позабыв инструкции, бросились к орешнику, потрясая копьями и громко ругаясь.
Вот, дурни-то! Предупреждал ведь.
– Эй, стоять! Да стойте же, кому говорю?!
Куда там!
Плюнув, Павел выхватил из недавно починенных ножен саблю и, звеня кольчугою, побежал следом за своим воинством.
Самому любопытно стало – кто ж там, в орешнике, прятался? Любопытно… и страшновато – а ну, как отыщут синие стрелы, да с донесением? Ремезов, правда, их никому не показывал, в колчане держал, но… вдруг да заметил кто?
Где-то за кустами заржали кони, что немного озадачило ополченцев и позволило Павлу их, наконец, догнать.
– Уххх! А ну, стойте!
– Пане десятник? А мы думали, ты там… убит уже.
– Дурни! Как есть – дурни. Думали они… А ну, прячьтесь в кустах живо! Да поглядывайте. Без команды стрелы не метать!
– А камни?
– И камни, дурья башка Яков, тоже!
Долго ждать не пришлось – на тянувшейся вокруг орешника дороге показались всадники… трое, четверо… пять…
– Наши! – узнав воеводу, с облегчением воскликнул Болеслав. – Вон, пан Краян с белыми перьями.
Точно – пан Краян.
Сняв круглый шлем, Ремезов вытер выступивший на лбу пот. Всадники между тем приближались – теперь можно было хорошо их разглядеть. Свои – не ошиблись. Но почему только пятеро? Где ж остальные?
– А, вот вы где, – увидев выбравшихся из орешника парней, воевода как-то недовольно хмыкнул. – И что вы тут делаете? Вам где сказано сидеть?
– Исправимся, вельможный пан, – молодцевато доложил Павел.
– Вот то-то – исправляйтесь. Живо в лесок.
И чего он так разоряется? – собирая своих, недоуменно подумал Ремезов. Ну, подумаешь, прибежали в орешник – какая разница, где ждать-то? И еще интересно, кто ж это там кричал? Или показалось? Птица?
– А где Болеслав? – пересчитав парней, озаботился «пане десятник». – Вот только что здесь был.
– А он, господине, в кусты опростаться пошел, – тряхнув упавшей на глаза челкою, доложил Яков Оба Глаза Целы. – Говорит, припекло, мочи нет. Пил из ручья много.
– Так позовите живо! Не такое и долгое у него дело.
– Болесла-а-ав! Более-е-к! – разом заголосили парни.
Воевода от неожиданности чуть с коня не упал. Обернулся разъяренно:
– Чего шумим, пся крев?!
– Воина пропавшего ищем.
– Какого еще воина? Уходите же, мы сами тут осмотрим всё.
– Пане десятник… – из кустов – успел уже прошвырнуться – выскочил Яков. Бледный, испуганный…
Павел сразу понял, что случилось что-то не очень хорошее… и оказался прав.
– Там, там… Болек, – дрожа губами, едва выговорил парень. – Лежит. Мертвый.
Не обращая внимания на грозные окрики воеводы, ополченцы кинулись вслед за Яковом. Туда же помчался и Павел… Недалеко, на склоне растаявшего от снега овражка, раскинув в стороны руки, лежал на спине Болеслав, Болек. В кровящей шее его торчала стрела, светлые глаза недвижно смотрели в небо.
– Кто ж его…
– Обыскать тут все! – выхватил саблю Павел.
– Нет! – подойдя, резко скомандовал воевода. – Мы сами тут все прочешем. А вы – забирайте убитого да возвращайтесь на свое место. После похороним с честью. Не здесь же герою лежать! Да и ксендз отпоет…
– То так, пане.
– А вы там посматривайте! Мало ли что тут еще. Родичи у убитого есть?
– Есть сестры, бобылки. А родители у Болека давно померли.
– У него невеста осталась, – наклонившись к павшему, тихо промолвил Яков. – Хорошая, пане десятник, девушка, красивая, только грустная. Из ваших, русинских, краев.
Похоронили Болеслава на погосте близ древнего костела Святого Войцеха. Там же, в костеле, и отпели – хороший, благостный попался ксендз. Молитву прочел, слова говорил, видно, хорошие… только непонятные, на латыни все.
Простившись, забросали землею могилу. Немного и человек пришло – да кто такой Болек? Простой служка, приказчик купеческий. Не чистая голь-шмоль, но все равно – беднота. И дом – крытая соломою хижина неподалеку от доминиканского монастыря, куда и пошли на поминки. Яков Оба Глаза Целы, Ирман Калимост с супругой, Войцех Хвалевский с матерью, да еще пара приказчиков, ну и шляхтичи – Павел с Петром. И все.
Впереди, ведомая под руки какими-то бабками, шла вдова… нет, просто несостоявшаяся супруга, невеста бывшая. Длинное черное платье, на голове – черный платок. Жалко девчонку, молодая совсем. Идет, плачет… такое дело. Ну, сейчас поминки – на какое-то время забудется девка, а потом? Даже такой вопрос – а жить-то на что? Впрочем, какое там жить, когда татары…
Уже в доме – в хижине – Павел все ж подошел утешить:
– Я тут с воеводой поговорил…
– Вы, верно, тот самый шляхтич, о котором Болек рассказывал, – оглянувшись, тихо промолвила девушка. – Который его и сестер спас. Мы давно вас, пан, хотели позвать, да вот… не собрались… Только сейчас…
– Сочувствую.
Нареченная, но так и не успевшая стать женою, невеста всхлипнула, платок ее съехал на затылок… Темные волосы упали на бледный лоб, блеснули глаза…
Боже!!!
Отпрянув, Павел помотал головой. Нет! Не может быть!
– Что-то не так, пан?
Да все не так! Быть такого не может… говорили, что она – русинка… и Болек так не вовремя…
Мысли путались. А губы сами собой прошептали имя:
– Полина… Господи-и-и-и! Не может же такого быть.
Глава 14
Хейнал
Март 1241 г. Краков
– Да, именно так меня зовут, – моргнув, чуть слышно отозвалась девушка. – Вам Болек сказал, пан?
– Так.
– Он и мне про вас рассказывал. Как вы спасли… его и сестер, они… я вижу, не забыли.
Жемчужно-серые, с поволокой, глаза, мокрые от слез, смотрели прямо; соболиного цвета ресницы, длинные и пушистые, чуть подрагивали, и так же мелко дрожали руки. Полина говорила по-польски, но молодой человек словно бы не замечал этого, мало того, ему казалось, что он все понимал.
– Эй, эй, что вы молчите, пан? Пан… Павел, так?
Ремезов молча кивнул, не отрывая от собеседницы взгляда, и чувствуя, как нарастает внутри нечто такое, чему сложно подобрать описание… даже назвать. Какое-то чувство… любовь? Нет, пожалуй, еще нет, скорей – дежа-вю, очевидное на грани невероятного.
