Пока Никита Петрович наслаждался тишиной и покоем в узилище, холопка Настена едва дождалась отъезда боярина. Как тот отъехал, юная красотка тут же повязала голову льняным платком да, прихватив объемистую корзину, подалась на посад. Воротный страж распахнул пред нею ворота беспрекословно, ничего даже и не спросил — и это было хорошо, славно.
Постоялый двор на Романецкой улице девушка отыскала быстро. Правда вот, государева служилого человека Никиты Бутурлина там не оказалось, зато был на месте слуга — рыжий нескладный с виду парень с забавным, густо усыпанным веснушками, лицом. Звали его Ленькой.
— Что-что? — выслушав Настену, рыжий подскочил на месте. — Игнатко — схвачен? Вот, значит, как… И господина-то нашего, говорят, схватили… Вот горе-то!
— Пока ты тут «воткать» будешь, Игнатку вашего, пожалуй что, и на смерть забьют, — взяв парня за руку, резонно промолвила дева.
— Да! — опомнившись, Ленька закусил губу, посматривая через распахнутые ворота на Романецкую. — Надо его как-то вытащить… Ты не поможешь?
— Я-то?
Настена задумалась. Вообще-то никакой такой помощи она отнюдь не планировала. Вот еще! Ну да, было жалко отрока… но так вот запросто и нагло помочь ему сбежать — об этом речи не шло! В конце концов, на нее же первую и подумают. Да еще возьмут в железа, да зачнут пытати… Боярин-то Анкудей Иваныч нынче далече! Да и он — тот еще заступник. Уж ежели прознает, что к чему, так ни на что не посмотрит. Подумаешь, какая-то там холопка. Ну, красна ликом, да ведь таких девок на базаре по медной полушке пучок!
— А как же я вам помогу? На меня же ведь и скажут.
— Верно ты говоришь, — кивнув, согласился Ленька. — А мы вот что! Мы сейчас с тобой пойдем к речке, на бережок. Сядем да подумаем, как лучше сделать. Ага?
Настена пождала плечами:
— Ну, пошли. Только недолго, а то хватятся.
Ближе к вечеру на усадьбу — в хоромы — заглянул сбитенщик. Веснушчатый, с рыжими, стриженными под горшок, вихрами.
— А вот кому сбитню, кому! Еще квасок имеется…
— Эй, паря, мимо не проходи! — тут же закричали с ворот. Воротник даже собрался бежать за управителем — да тот и сам на крылечке нарисовался, выглянул на крик. Встал, весь из себя ладный, коренастый, кругленький, черную бороду пригладил:
— Чего орешь-то, Лутоня?
— Да тут квасник-сбитенщик. А у нас квасу нет. Кончился.
— Как это — кончился? — удивленно переспросил управитель. — Целая ж бочка в сарае стояла!
Лутоня усмехнулся в усы:
— То-то и оно, Тимофей Коровлич, что стояла. Так давеча коза наша, Решка, рогами и повалила, змея! Ты уж девок дворовых прости — не уследили.
— Та-ак! — грозно насупился Коровлев. — Целую, значит, бочку извели-разлили?
— Да там на дне всего оставалось… Так, Тимофей Коровлич… сбитенщика-то звать?
— Так зови! Чего встал-то?
— Дак я посейчас!
Со двора усадьбы послышался залихватский свист. Тяжелые дубовые ворота распахнулись настежь.
— Эй, рыжая теребень! Давай-ко к нам. Квас, говоришь, есть?
— Да поискать — так сыщется и бражка!
Кот из дому — мыши в пляс. Это про всех дворовых присловье. Так и тут… Хозяин, боярин Хомякин, на всех страху навел, не исключая и управителя Тимофея Коровлева. Тот тоже задумался — а нужен ли? Не прогонит ли его хозяин с усадьбы, словно старого разленившегося кота? Тогда тут для дальнейшей жизни два пути выходит — либо плюнуть на все, либо наоборот, так всех зажать, чтоб и не пикнули! И чтоб боярин Анкудей Иванович сие заметил — а как же!
— Квас весь в бочку, — деловито распорядился Коровлев. — Брагу — ко мне.
— Ах, Тимофей Коровлевич… я б с тобой кваску выпила — жарко.
Ожгла, зараза, очами карими! Поразила ресницами трепетными в самое сердце. И что с того, что с боярином крутилась? Холопка — существо подневольное, как вот корова или коза. Что скажут, то и будет делать, своей воли нет. Приказал боярин — вот она и…
— Заходи, заходи, девица…
Разомлел управитель на солнышке, расслабился… Да еще Настена эта… Глазки маслены, ворот расстегнут — титьки видать.
— Садись вот, Настюха, к столу… Может, бражки?
— С тобой можно и бражки, чего ж?!
Ах, Настюха! Жениться, что ль? Да и женился бы — чай, вдовец да бобыль — коли б не была сия дщерь такой курвищей, коль не бл…дела бы. А то ведь не жена, а позорище выйдет! Всяк пальцем показывать будет, гадости всякие за спиной говорить. Нет уж! Лучше так…
— Пошли-ка, Тимош, полежим… Что-то запьянела я!
Ключи от подпола Настена выкрала сразу же, как только управитель смежил глаза, а случилось сие быстро — не успели и как следует поцеловаться. Еще бы — недаром рыжий Ленька в квасок да бражку подмешал сонного зелья, что у цыганки Зрады купил. Цыгане на Фишовой горе, невдалеке от деревни, как раз табором встали — им же Ленька и лошадь продал — деньги были нужны.
Вытащила Настька ключи, из коровлевской избы, что на заднедворье, выскочила, махнула рукою:
— Пошли…
Почти все дворовые уже храпели «без задних ног», и все равно таилась холопка — мало ли, увидит кто? Пробиралась скрытно, оглядывалась. Потом все на сбитенщика списать должны, не на нее — ни в коем разе!
Вроде удалось все, вроде не заметили…
Мышкой юркнула девчонка в подклеть, отворила клетку:
— Выбирайся, живо! Идти-то можешь?
— Да могу… ой, спасибо те!
— Опосля благодарить будешь. Пока же — беги! Вон и дружок твой ждет…
— Ленька!
Так и сбег отрок. Помогла Настена. Потом аккуратненько ключи на место вернула, прилегла с Тимофеем рядком. Проснулись оба посреди ночи…
— Ой! А чего это мы?
Управитель подскочил к оконцу:
— Что это? Как? Зачем? Почему ворота настежь! Лутоня совсем уж страх потерял! Ну да я ему напомню…
— Голова болит, — потягиваясь, пожаловалась девчонка. —
