Иные вот как-то к вахте да караулам притерпелись. Кто как выкручивался. Кто-то сам про себя загадки разгадывал, кто-то сказки вспоминал от нечего делать, иные же учили назубок паруса — все эти брамсели, марсели и прочие гроты — язык сломаешь, не выговоришь! У Ровиня ни к какой учености душа не лежала, а потому на вахте он предпочитал подремать… так, одним глазком только, мало ли — проверит Петруша Волк. Шкипер нраву крутого — бывший злодей, разбойник, пират… Впрочем, почему бывший? Все они тут лиходеи, все.
После отъезда господина Бутурлина верные ему каперы продолжали бороздить дельту Невы, словно жаждущие добычи волки. Так ведь и жаждали, просмотрели все глаза да захватили парочку морских баркасов, принадлежавших выборгским купцам. Баркасы привели к схрону, да там покуда и бросили, закидав для маскировки ветками. Топить суденышки у шкипера не поднималась рука, а людей не хватало: те, что были, едва управлялись со шнявой. В принципе, при спокойном ветре на баркасах хватило бы и пяти-шести человек палубных, но вот если менять галсы, а тем паче — на кого-то нападать, стрелять… В общем, стояли пока баркасы до лучших дней. Да и пес с ними! Ровиню-то было все равно.
Стояла уже середина ночи, ветер стих, и ветви росших на берегу деревьев корявились черным траурным кружевом на фоне белесого неба. В лесу шелестели крыльями птицы, кто-то пищал, а вот и зарычали, завозились… Потом все стихло — наверное, лиса поймал мышь. Или сова — хлопнула крыльями какая-то крупная ночная птица. Неподалеку, в болотине, вдруг закричала выпь — весьма кстати разбудив задремавшего у мачты Ровиня. Тут же с берега донеслось протяжное:
— Корела-а-а!
— Ла-а-дога! — откликнулись в другой стороне.
Тут настал черед и вахтенного.
— Копо-орье! — выкрикнул детинушка в ночь.
Крикнул и снова принялся дремать — знал, теперь уж до переклички часа полтора точно. Правда, часы ночные короткие, в два раза противу дневных, но ничего, вздремнуть можно.
Задремал бы Ровинь, проспал бы почти до утра, правда, вот не успел. Что-то треснуло в кусточках неподалеку. Что так могло? Может, зверь какой? Та же лисица или енот… волки? Не-ет, зверь так не ходит… ну, разве что медведь или лось — и те стараются обойтись без лишнего шума. Лес для зверя — дом родной, чего там шуметь-то? Ежели напугать кого — тогда да… И кто кого пугал?
Детинушка все же был охотником и, говорят, неплохим, любил это дело и знал… в отличие от чего другого. Вот этот странный треск очень не понравился парню. Так мог треснуть сухой сучок под ногой путника! Один сучок треснул… а уж дальше неведомый ночной гость стал куда осторожней, уже больше ничего не трещало.
Гость… или — гости? Берег, лес, между прочим, совсем рядом, пара шагов. Ловкому человеку ничего не стоит забраться на судно… да ножичком вахтенному по горлу — оп! И все дела.
Ух-х!
Совсем сон пропал у детины. Так ведь правда и есть — вдруг да кто с ножичком? Ведь сами-то собою сучки в лесу не хрустят. Так что ж делать? Тревогу поднять — засмеют, скажут, хруста испугался. Тогда последить — не спать только. Не спать…
— Тихо ты! — обернувшись, прошептал Хейкки. — Под ноги смотри…
— Ага, увидишь тут… — круглоголовый Урхо, невзначай наступивший на сучок, смущенно замолк. И впрямь — что тут скажешь? Облажался, а еще охотник, ага.
Не надо так, надо наоборот — выделиться! Сегодня важное дело, ночная охота, вылазка… Ежели повезет, у чужаков все добро можно отнять! Которое они сами у кого-то уже отняли.
— Вон овраг, за орешником, — остановившись, Хейкки покусал губу. Он был в этой паре старшим, и много чего понимал. Здесь, где-то рядом с оврагом, с разбойничьим схроном, обязательно должен быть страж, а то и не один… Ну, конечно же не один, а по крайней мере двое. В начале оврага и в устье. Так, да! Один «Корела» кричал, второй — «Ладога». Тот, который в устье — их, Хейкки и рыжего Урхо. Его парням и надо убить. С другим же справятся остальные.
Аухтуа, Расвала, Лахта — из трех деревень собрались нынче мужики да парни. У лиходеев поживу отнять — чего бы и лучше? Потому как не так уж и много этих лиходеев, около пары дюжин. А горячих финских парней — четыре десятка! Все — охотники опытные, меткие стрелки. Луки охотничьи, самострелы… Ножи парни тоже кидали метко! Настоящий финский нож — он любого самострела стоит. Ко всему еще и мушкеты имелись — целых пять! Ну, это уж по кораблю палить, по палубе — в свое время.
— Тсс! — приложив палец к губам, Хейкки смахнул со лба белобрысую челку и затаил дыхание.
Напарник его, рыжий круглоголовый Урхо, тоже прислушался… Оба парня услышали разом — неподалеку кто-то всхрапнул! Ну да — так и есть… Словно потряс головой караульщик, высморкался, пытаясь справиться с наваливающимся сном, глубоким и крепким.
Неслышными змеями скользнули финские парни в траве меж деревьями — вот и орешник, овраг… И страж! Во-он темнеет фигура прямо за кустами. Зря он так встал — снизу-то, с травы, на фоне белесого неба — видно. Ну, что ж…
Усмехнувшись, Хейкко вытащил нож и, привстав, метнул… От плеча, почти без замаха… Прямо в горло врага! Захлебываясь собственной кровью, караульщик повалился в овраг… не сказать, чтобы так уж беззвучно.
— Подай знак, — вытирая от крови нож полою кафтана, Хейкки обернулся к напарнику.
Рыжий кивнул и, приложив руки ко рту, протяжно пропел иволгой. Чуть погодя, с другой стороны оврага, донеслось кукование кукушки…
Не показалось! — сбрасывая остатки сна, ахнул про себя Ровинь. Вражины кругом! Так и есть. Ходят по всему лесу, подбираются, окружают… знаки другу другу подают. Ну, не поет иволга ночью! Да и кукушка по ночам
