— Там больше сотни солдат, — собрав возле себя всех десятников, Никита Петрович инструктировал воинство на ходу. — В основном — мушкетеры. А у нас пищалей — раз-два… Да! Дюжина пушек еще! Ну, думаю, артиллерию они наладить вряд ли успеют — не дадим. Ага… пришли уже. Стой! Алатырь… дай-ка трубку…
Взяв зрительную трубу, лоцман внимательно посмотрел на липу, заметив развевающиеся на ветру рукава — на толстом суку и ближе к вершине.
— Значит, двумя отрядами решили пойти, — покусал усы Бутурлин. — Обхватить село в клещи, чтоб ни один человек не выскользнул… не убежал на болота, не предупредил. Что ж — умно! Но и мы не дураки, однако ж. Идем от пристани — поглядим пушечки да ударим с тыла.
По приказу «господина капитана» ополченное воинство быстро разделилось на три отряда. Командование левым взял на себя сам Алатырь, правым — его помощник Пахом Лютоев, угрюмый чернобородый мужик со шведской портупеей и аркебузою. Арьергард же возглавил Никита Петрович. Арьергард, в любой момент готовый стать авангардом! Шведы спокойно могли переправить через Неву подкрепление, хотя бы с полсотни человек с полковыми пушками. Вот их-то и надобно будет встретить.
— Шведов нагнать, не стрелять — сразу в рукопашную! — прощаясь, промолвил Никита. — В этом наше спасение. Сами знаете, в огневом бою нам с врагом не тягаться. Все мушкеты прошу — в мой отряд.
— Да уж знаем…
— Ничего, Никита Петрович — ужо покажем свеям кузькину мать!
Недобро щурясь, Пахом Лютоев передал аркебузу небольшому юркому пареньку и вытащил из ножен устрашающих размеров саблю.
Внезапно напасть, навалиться, не дать врагам выстроиться в шеренги, выстрелить, перезарядить мушкеты. В это имелся смысл, все же силы сторон были примерно равными. Вполне можно шведов разбить, вполне! Особенно если управиться с артиллерией. Интересно, на чем они эти пушечки будут тащить? Уж точно не на себе… а лошадей на пристани что-то не было видно. Ну, так и что? Лошадок возьмут в селе, для того его и окружают! Как говорят сами шведы — реквизируют.
Не доходя до пристани, Бутурлин приказал зарядить все, что могло стрелять. Мушкеты, аркебузы, пистолеты…
— Стреляем сразу. Выбиваем всех, кто у пушек. Затем бросаем ружья… И в бой!
Азартно потерев руки, лоцман вытащил из-за пояса пистолет и, ловко натрусив пороха на затравочную полку, негромко бросил:
— Ну, парни… с Богом! Вперед!
Шведские артиллеристы в широких штанах и черных шляпах как раз возились с пушками, скатывали их с пристани, разворачивали в ожидании лошадей. Грозные стволы оружий смотрели на реку. Никто, никто из шведов не ожидал нападения тотчас же, вот прямо сейчас! Наоборот, судя по всему, они готовились выкуривать ополченцев из болот, быть может, довольно долго.
Вот и с пушечками возились неторопливо, даже боевое охранение не выставили — хотя бы кого-то из пикинеров. Вели себя беспечно, как у себя дома. Так ведь они и были дома! Можно сказать, в глубоком тылу. До русской-то границы — верст двести! Чего тут опасаться-то? Мятежники? Так они где-то в болотах прячутся. Ничего, сейчас доблестная шведская армия всех этих чертей…
— Огонь! — внезапно выскочив на расстояние пистолетного выстрела, приказал Бутурлин.
Грянул залп, сразу же выведя из строя около дюжины пушкарей. Кто-то был сразу убит, кто-то, катаясь по земле, стонал от боли.
— Атака!
Бросив огнестрельное оружие после первого же выстрела, отряд лоцмана рванул в рукопашный бой. Засверкали тесаки и сабли! Кого-то из зазевавшихся пушкарей уже подняли на рогатины…
Впрочем, шведы быстро опомнились, все же не погулять вышли. Оставшиеся в живых пушкари вовсе не бежали в страхе, а принялись яростно отбиваться — кто палашом, кто пикой, а кое-кто — и банником! Оп… так ударил — едва Акимке головенку не снес. Хорошо, парнишка оказался юркий, увернулся, присел — да и достал врага сабелькой.
Сабля была нынче и в руках Никиты Петровича. Тяжелая боевая сабля с длинным, слегка изогнутым клинком. Оружие изящное, грозное, коим можно было и колоть и рубить… все же больше рубить, чай, не шпага.
Удар, удар… искры со звоном! Палаш врага оказался крепким. А с саблей все по-другому… не так, как со шпагой… надо было приноравливаться, брать противника на «польский крест».
Когда-то, еще лет пять назад, во время смотра в Новгороде сдружился Никита с одним смоленским дворянином, тот и научил, показал, как поляки на саблях бьются. Поистине славно! Бутурлин ничего из сей доброй науки не позабыл, даже тренировал у себя на усадьбе руку.
Не позабыл, нет… руки да ноги сами собой вспоминали и боевую стойку, и крест…
Удар!
Подставив саблю перпендикулярно к вражескому палашу, Никита тут же перевернул ее лезвием вниз, чтобы палаш, соскальзывая, не поранил незащищенную руку. Гарды-то у сабли, в отличие от шпаги, почти что и не было, одно перекрестье.
Еще удар… звон, отбивка… Еще какая-то сволочь подскочила сбоку — н-на! Получи! Ага, больно! То-то…
Основной противник Бутурлина, крепенький плечистый усач, действовал палашом вполне умело и хладнокровно. По всему чувствовалось, этого парня обучали не только закатывать ядра в пушечный ствол! Он и стойку держал, и атаковал, и удары отражал очень даже ловко.
Опять второй! Ну, что ты будешь делать? Гад… молодой, тощий… Ну, на!
Желая поскорее покончить с этим занудой, Никита применил быстрый прямой удар, толкающий и не очень сильный, зато точный! Угодил, куда целил — зануде в шею! Молниеносно так — р-раз — и всё!
Такой удар обычно использовали в поединках или вот в схватке с одиночным пешим противником, но более всего — в конном бою, когда просто необходимо было наносить множество быстрых ударов в самых разных направлениях. Вот как и сейчас…
Получив удар в шею, зануда отвалил, осел наземь… и что там с ним дальше, Никиту не интересовало — основной-то его противник, усач, был вполне еще свеж и опасен. Вот снова напал! И как только хватает наглости? Нет, чтоб сдаться уже… или бежать. Не-е, не дождешься…
А мы так!
Чуть отскочив назад, лоцман нанес противнику разрубающий или так называемый
