— Господин сотник… — один из стрельцов, молодой, лет двадцати пяти, парень с жиденькой бородой, вдруг повел стволом в сторону крепости. — Там люди какие-то! Вона, в кустах…
— Свеи!
В густых зарослях серой ольхи что-то тускло блеснуло.
— Ложись! — бросаясь наземь, громко скомандовал Бутурлин.
Люди лоцмана тут же попадали в траву, а вот стрельцы замешкались… И тут грянул залп! Стреляли из кустов, и довольно метко — да что тут было и целиться-то, с полусотни шагов? Кто-то из стрельцов погиб сразу, кто-то был ранен…
Никита Петрович осторожно поднял голову:
— Сотник, ты цел?
— Да, кажись, цел…
— Давай, пали со своими по ольховнику… А мы от реки обойдем, ударим.
— Сделаем!
Бородач оказался понятливым, быстренько провел перекличку, да тут же и приказал:
— По кустам… целься… Огонь!
Грянул пищальный залп, затрещали сбитые пулями ветки. Кто-то вскрикнул, выругался…
— Заряжай! — быстро приказал сотник.
— Интересно, сколько их? — уводя своих к реке, прикидывал на ходу лоцман. — Полроты — плутонг, или меньше… Ладно, поглядим.
Снова грянул залп — на этот раз стреляли шведы. Затем, чуть погодя, они же выпалили еще раз… а уж потом отозвались стрельцы.
Интересно, что шведы заряжали мушкеты сразу же после выстрела, безо всякой команды. Выстрелили — зарядили, изготовились, приложили фитиль — и уж тут застыли в ожидании короткого «Пли!»
— Вон они, гады, — приподнялся в траве Аким. — Не так-то и много.
И впрямь немного — всего-то пара дюжин солдат в широких штанах и длинных черных жилетах. Белые рубахи, шляпы с серыми перьями… С подобными рубаками ополченцы уже встречались, и не так и давно.
— Сейчас выстрелят… И — в бой! — вытащив саблю, Никита Петрович отдал приказ свистящим шепотом.
Снова грянул залп… И вдруг шведы, вместо того чтобы зарядить мушкеты и палить себе дальше, разом встали и, пользуясь повисшим над кустарником пороховым дымом, быстро зашагали прочь.
— Уходят!
— За ними! Вперед. Не стрелять покуда…
Со стороны крепости доносилась нескончаемая канонада, крики «ура» перемежались громом орудий и мушкетными залпами. Что там делалось? Бог весть…
Подувший с реки ветер развеял дым… Врагов поблизости не оказалось! Ну, не было их видно нигде.
— Да где же они, черти? — озадаченно повел глазами Алатырь Татарин. — В ад, что ли, провалились? Сгинули?
Востроглазый Акимка тут же показал рукой:
— Да вон они, в овражке… Ой!
То-то и оно, что «ой»! Вместо пары дюжин заметно подуставших и израненных мушкетеров «серого регимента» из оврага неожиданно вылетела конница! Отряд латных рейтар, в стальных касках, с карабинами и тяжелыми палашами, грозно сверкавшими на выглянувшем из-за облаков солнце.
— Рассредоточиться! — выхватив из-за пояса пистолет, распорядился Бутурлин. — Изготовиться… Приложить фитили! Пли!
Залп удался на славу! Правда, кавалерийскую лаву он не остановил, лишь несколько всадников вылетело из седла, да захрипела раненая лошадь. Лихие шведские рубаки неслись прямо на отряд ополченцев! Уже были хорошо видны их лица — торжествующие, ухмыляющиеся, наглые…
Враги прекрасно понимали — пешим от них не уйти! Не уйти и не спрятаться — поздно. Оставалось одно — подороже продать свои жизни!
— А ну, братцы, давайте к кустам! — махнул рукой лоцман.
Пожалуй, да. Как всегда, у ольховника почва была болотистой, вязкой — не для коней. Хоть какой-то выход… на какое-то время…
Тут вдруг снова раздались выстрелы — стреляли подоспевшие стрельцы. Молодец, сотник! Привел-таки. Правда, мало их, мало…
Завидев более грозных врагов, рейтары повернули по плавной дуге, рассредоточились и, разворачиваясь все той же несокрушимой лавою, понеслись вперед.
Тем временем ополченцы успели перезарядить орудия…
— Пли!
Пара рейтар свалилась… Пара лошадей… Ну, и все…
— Эх, что же делать-то?
А делать было нечего. Лишь погибнуть с честью, не посрамив русской земли. Погибнуть…
— Ну, братцы, держитесь!
Похоже, все уже скоро закончится… закончится смертью. Чуда не будет…
И вдруг…
Справа со стороны крепости вдруг послышались громовые крики «ура»! Затрубили трубы, грозно зарокотали барабаны. Появилась новая лава — всадники в стеганых тегиляях, с саблями, с пиками наперевес! Их вел какой-то грузный воевода — по всей видимости, боярин или даже князь. Верхом на горячем белом коне, в блестящей бандане, в высоком шлеме — шишаке, боярин несся в первых рядах. В правой руке его сверкала сабля, в левой — дымился от только что произведенного выстрела короткий пистоль. Рядом с боярином скакал такой же отряд — в шлемах и панцирях, с карабинами и палашами. Ратников было много — откуда они только взялись? Верно, выскочили из крепости… Вовремя! Вовремя… Услыхал Господь молитвы, услыхал…
Две лавы сшиблись, началась кровавая рубка… Впрочем, длилась она недолго: увидев численное превосходство врага, шведы предпочли отступить.
— Догнать! — отдав приказ, боярин повернул коня к ополченцам.
Подъехал, спешился — весь из себя дородный, с круглым щекастым лицом и густой светло-рыжей бородою, кокетливо заплетенной в две косички.
— Ну, здоров, молодцы!
— И ты здрав будь, батюшко! Благодарствуем — спас! Все б такие, как ты, были…
— Ничо…
Улыбнулся боярин, пригладил бороду со всем своим довольством… и вдруг маленькие, глубоко посаженные глазки его удивленно округлились, кустистые брови поползли вверх:
— Однако здравствуй, Никита Петрович! И ты здесь?!
— И тебе, Анкудей Иваныч, не хворать…
Узнав в спасителе давнего своего соседа и врага боярина Хомякина, лоцман не знал, что и делать. От такой встречи опешил малость, но все же поблагодарил — никуда не денешься. Правду сказать, если б не Хомякин — туго бы бутурлинскому отряду пришлось, да и стрельцам бы — несладко.
— Что это ты, Никита Петрович, в платье басурманском ходишь?
— Про то князь-воевода знает.
— Ах да, да… холопи твои при нем обретаются, отроцы… Отойдем?
— Обождите малость, — махнув своим, Бутурлин следом за боярином направился к ольховнику, заваленному трупами шведов. Ветер разносил дым, шевелил матовые остроконечные листья.
— Вот что, Никитушка, — повернувшись, хрипло молвил боярин. — Ты знаешь, и я
