Ван Хелсинг всегда испытывал благоговение, когда приближался к этому собору. Его стены пережили много веков и, несмотря на свой возраст, стали еще красивее. И было здесь еще кое-что: собор являлся одним из самых больших и прекрасных сооружений в мире; имел гораздо большее значение, чем можно было бы себе представить.
Добравшись до ступеней храма, Ван Хелсинг остановил коня и спешился, передав поводья ожидавшему его мужчине. Затем он вошел в собор и решительно зашагал вперед по мраморному полу. Свет проникал сюда через верхний ряд окон, освещающих хоры, а также через витражи в верхней части стен. Выполненные в теплых тонах картины из разноцветного стекла должны были открывать верующим чудеса создания Вселенной и внушать смирение. Однако на Ван Хелсинга сегодня они не смогли произвести должного впечатления.
Собор был выстроен в форме креста, в центре которого находился громадный купол, расписанный самим Микеланджело. Лестницы уводили человека вниз на семьсот футов, и Ван Хелсингу потребовалось некоторое время, чтобы добраться до своей цели. По пути до его слуха то и дело доносились звуки монотонного пения монахов.
В прошлом песнопение успокаивало его, и именно здесь, внутри этого собора, Ван Хелсинг умел находить столь редкие минуты покоя и умиротворения. Но на этот раз те же самые звуки словно раздражали его слух, а сам храм будто решил осудить его и признать виновным.
Наконец Ван Хелсинг достиг богато украшенной узорчатой исповедальни и шагнул внутрь. Опустившись на одно колено, он произнес:
– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.
Он крепко стиснул зубы и застыл на месте, приготовившись к тому, что должно было последовать за этим. Тонкая перегородка опустилась перед ним, и за деревянной решеткой он увидел смутный силуэт кардинала.
Голос кардинала Джинетте, послышавшийся с той стороны исповедальни, был сегодня строгим, раздраженным и разочарованным, как, впрочем, почти всегда.
– Ты разбил Розовое Окно!
– Это произошло не совсем так, сэр. Мистер Хайд разбил его вдребезги.
Но кардинал проигнорировал это сообщение, продолжая негодовать:
– Оно было создано в тринадцатом веке, более чем шесть столетий назад! Надеюсь, за такое прегрешение ты обязательно попадешь в ад!
– Что ж, для меня это явилось бы небольшой передышкой, – дерзко отозвался Ван Хелсинг.
– Пойми меня правильно: результаты твоих трудов, естественно, неоспоримы, но твои методы стали привлекать слишком много внимания. Чего стоят одни плакаты, из которых следует, что за твою голову уже назначена награда, как за самого заурядного уголовника? Мы недовольны.
Ван Хелсинг догадался, что кардинал попросту выдохся на данный момент. Однако служитель церкви почувствовал, как в нем разгорается справедливый гнев:
– Вы думаете, мне самому нравится видеть эти плакаты? Почему вы и ваш Орден ничего не предпринимаете для того, чтобы они исчезли?
Кардинал прижался ближе к перегородке и понизил голос:
– Ты сам знаешь, почему это происходит: ведь мы же не существуем.
– Значит, и меня тоже нет.
Ему редко удавалось превзойти кардинала в споре, и хотя это была незначительная победа, он расценивал ее как великое достижение. Ван Хелсинг поднялся на ноги и повернулся, готовый уйти прочь, но в этот момент со стороны решетки послышался легкий щелчок, и дверь с его стороны плотно закрылась. Его Преосвященство наклонился к перегородке еще ближе, и на этот раз голос его прозвучал напряженно и очень серьезно:
– Когда мы обнаружили тебя, ползущего по ступеням этого собора, всего окровавленного и полумертвого, мы сразу поняли, что ты был избран совершать работу, посильную только самому Господу Богу.
– Почему же он сам не выполняет ее? – возмутился Ван Хелсинг.
– Перестань богохульствовать! Ты уже потерял память: это было наказанием за твои прошлые грехи.
Раздался еще один щелчок, когда кардинал потянул за второй рычаг. На этот раз заработала целая система хитроумных приспособлений, и задние стенки обеих кабинок исповедальни исчезли, а на их месте возникла потайная лестница.
– Если тебе все еще хочется восстановить свою память, я предлагаю тебе продолжить выполнять наши поручения.
Ван Хелсинг тяжело вздохнул. Как это всегда происходило при таких встречах с кардиналом, он выиграл маленькую битву, но потерпел поражение во всей войне. Они молча двинулись вниз по лестнице, и через несколько секунд оказались в подземной оружейной мастерской, расположенной под исповедальней. Мастерская, служившая одновременно и арсеналом, поражала своими размерами, но занимала лишь небольшую часть подземного царства, которое скрывалось под грандиозными сводами собора.
В мастерской, как всегда, кипела жизнь, работа шла полным ходом. Дым от плавильных печей заполнял весь воздух вокруг. Ван Хелсинг почувствовал жар огня, который показался ему чем-то вроде пламени гнева Господня. Он увидел здесь и иудеев-раввинов, раздувающих меха, и индусов-жрецов, поддерживающих огонь, и мусульман-имамов, выковывающих кривые турецкие сабли на наковальнях.
Война не прекращалась. Всего два дня назад Ван Хелсингу даже удалось побывать на линии огня. Теперь он вернулся в штаб, ожидая следующих распоряжений.
Они продвигались вперед, и кардинал Джинетте монотонно читал Ван Хелсингу уже давно знакомую ему лекцию:
– Правительства и империи приходят и уходят, а наша задача – сохранить человечество, и так было испокон веков. Мы являемся последними защитниками людей, способными спасти их от зла. От такого зла, о существовании которого большинство людей даже не имеет представления.
Ван Хелсинг мог бы повторить эту речь наизусть, так как слышал ее уже не в первый раз. Однако кардинал был вынужден время от времени повторять ее, а Ван Хелсингу следовало ее слушать, в чем он себе неоднократно признавался. Да, зло действительно существовало, и он знал об этом. За последние семь лет ему пришлось слишком многое повидать, чтобы осмелиться отрицать данный факт. За это время ему довелось детально изучить зло, сражаться с ним и побеждать его.
Джинетте говорил правду, но
