На мгновение мы трое от удивления не могли ничего сказать и сдвинуться с места. Затем в груди варвара что-то зарокотало, словно он собирался позвать подмогу.
– Подержи! – крикнул я и бросил ему сверток с грифоньей едой.
Он машинально поймал его. В конце концов, дарение малышей во многих культурах является знаком капитуляции. Пока громила с недоумением разглядывал пакет, я отошел от него, снял с плеча лук и пустил стрелу прямо ему в левую ногу.
Германец взвыл и выронил пакет с картошкой. Я подхватил сверток и бросился бежать, Калипсо не отставала.
– Молодец! – крикнула она.
– Только он наверняка уже всех переполошил … Налево!
Из павильона с рептилиями на нас несся еще один германец. Мы рванули от него со всех ног к табличке с надписью «ПАНОРАМА».
Впереди маячила канатная дорога: тросы, натянутые над макушками деревьев, и зеленая кабинка, висящая примерно в пятидесяти футах над землей. Вот бы добраться на фуникулере до тайных мест зоопарка или хотя бы подняться на недоступную нашим преследователям высоту – но вход на подъемник был огорожен и заперт на замок.
Не успел я попросить Калипсо проделать фокус-покус с невидимкой, как нас настигли германцы. Тот, которого мы встретили рядом с рептилиями, прибежал первым и направил на нас копье. Второй – из павильона с орангутанами – спотыкался и хромал чуть позади с торчащей из окровавленного кожаного сапога моей стрелой.
Я наложил на тетиву новую стрелу, хотя поразить их обоих прежде, чем они расправятся с нами, у меня не было никаких шансов. Я видел, как германцы сражаются с шестью, а то и семью стрелами в сердце.
– Аполлон, – чуть слышно проговорила Калипсо, – когда я прокляну тебя, притворись, что потерял сознание.
– Что?
Она повернулась ко мне и закричала:
– Это был последний раз, когда ты подвел меня, раб! – и принялась складывать руки в жесты, которые мне были знакомы с древности – они наводили порчу и насылали проклятия.
Такого со мной еще никто не осмеливался проделывать. Меня так и подмывало влепить ей пощечину. Но вместо этого я сделал так, как она сказала – вскрикнул и рухнул на землю.
Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Калипсо обернулась к нашим врагам.
– А теперь ваша очередь, глупцы! – и начала точно так же махать руками в сторону германцев.
Первый германец остановился. Побледнел. Взглянул на меня, растянувшегося на земле, и вдруг побежал прочь, едва не сбив с ног своего товарища.
Германец с раненой ногой замер в нерешительности. Судя по той ненависти, которая полыхала в его глазах, он жаждал отомстить за стрелу, которая испортила ему левый сапог.
Калипсо все так же размахивала руками и даже начала читать заклинания. По ее тону можно было вообразить, будто она вызывает самых страшных демонов из глубин Тартара, хотя на самом деле она декламировала рецепт блинчиков на древнефиникийском.
Раненый германец взвизгнул и заковылял прочь, оставляя за собой цепочку смазанных красных следов.
Калипсо протянула мне руку и помогла подняться:
– Пошли. Я выиграла нам всего пару секунд.
– Как ты… к тебе вернулись магические силы?
– Если бы! – ответила она. – Я притворялась. Половина успеха в деле волшебника – притворяться уверенным, что колдовство сработает. Другая половина – выбрать в качестве жертвы суеверного олуха. Они вернутся. И приведут других.
Признаюсь, я был впечатлен. Ее «заклинания» нагнали на меня страху.
Я сделал быстрый жест, защищающий от злых сил, – на тот случай, если Калипсо себя недооценила. А затем мы побежали вдоль парковой ограды.
На следующем перекрестке Калипсо сказала:
– Поезд в той стороне.
– Точно?
Она кивнула:
– Я хорошо запоминаю карты. Как-то раз я сделала карту Огигии, запечатлела на ней каждый квадратный фут острова. Это был единственный способ не сойти с ума.
Способ, по-моему, так себе, но я послушно побежал за ней. За нашими спинами кричали германцы, но, судя по всему, они направлялись к воротам «Панорамы», а нас там уже не было. Я даже позволил себе надеяться, что на станции нас никто не поджидает.
ХА-ХА-ХА. Как бы не так.
На путях стоял миниатюрный поезд – ярко-зеленый паровозик с открытыми пассажирскими вагончиками. Рядом с ним на платформе, под увитым плющом навесом, в уверенной позе стоял Литиерс, закинув обнаженный меч на плечо, словно палку с узелком. Поверх футболки Кукурузников на нем был потрепанный кожаный нагрудник. Завитки его темных волос торчали над красной банданой как щупальца, и создавалось впечатление, будто у него из головы лезет огромный паук, готовый в любую минуту напасть.
– Добро пожаловать, – его идеальная улыбка могла показаться дружелюбной, если бы не шрамы, исполосовавшие его лицо. Он коснулся какого-то прибора в ухе, возможно блютуза гарнитуры. – Они здесь, на станции, – сказал он. – Все ко мне, только медленно и спокойно. Я сам справлюсь. Эти двое мне нужны живыми. – Он пожал плечами, словно извиняясь перед нами: – Когда речь идет об убийствах, мои люди могут переусердствовать. Особенно после того, как вы выставили их дураками.
– Не стоит благодарности.
Не уверен, что мне удалось сказать это уверенным хулиганским тоном, как я хотел. Мой голос срывался. На лице выступили капли пота. Я держал лук боком, как электрогитару – не лучшая стойка для стрельбы; а в другой руке вместо стрелы у меня был зажат сверток с замороженными малышками-картошками.
Оно и к лучшему, подумал я. Во сне я видел, как быстро Литиерс орудует мечом. И задумай я в него выстрелить, наши головы покатились бы по тротуару прежде, чем я бы успел натянуть тетиву.
– Ты пользуешься телефоном, – заметил я. – Или рацией, или что там у тебя. Бесит, когда злодеи могут связаться друг с другом, а мы нет.
Смех Литиерса звучал как скрежет металла.
– Да. Триумвират предпочитает иметь кое-какие преимущества.
– И ты вряд ли поведаешь нам, как им удалось заблокировать средства связи полубогов?
– Вам и не нужно этого знать, все равно вы скоро умрете. А теперь опусти свой лук. Что касается твоей подруги… – он смерил взглядом Калипсо. – Держи руки вдоль тела. Никаких внезапных проклятий. Не хотелось бы снести твою прелестную головку с плеч.
Калипсо мило улыбнулась:
– То же самое я хотела сказать тебе. Брось меч, и тогда я не стану уничтожать тебя.
Актрисой она была отличной. Я мысленно пообещал себе, что дам ей рекомендацию в мой олимпийский летний лагерь для избранных – «Актерская игра по Станиславскому с музами», – если мы, конечно, выберемся отсюда живыми.
– Неплохо, – усмехнулся Литиерс. – Ты мне нравишься. Только через минуту эта станция будет кишеть германцами. И они не станут просить по-хорошему, как я. – Он шагнул вперед и взмахнул мечом.
Я старался придумать гениальный план. К сожалению, единственное, что пришло мне на ум – зарыдать от ужаса.
Вдруг над головой Литиерса в зарослях плюща что-то зашуршало. Однако воин ничего не заметил. Интересно, что это было, подумал
