И все же… Я вспомнил, как Эмми и Джозефина отказались от бессмертия ради друг друга. Я вспомнил, как Калипсо оставила дом, отреклась от магических сил и вечной жизни, чтобы скитаться по миру, любить и, возможно, наслаждаться чудесной жизнью школьницы в Индиане.
– Да, – ответил я. – Да, я отдам жизнь, чтобы спасти Мэг Маккаффри.
Трофоний рассмеялся – его хлюпающий злой смех был похож на колыхание змей в воде.
– Отлично! Тогда пообещай, что исполнишь мое желание. Что бы я ни попросил, ты это исполнишь.
– Т-твое желание?
Я больше не был богом. И Трофоний об этом знал. Даже если бы я мог исполнять желания, в недавнем разговоре богиня Стикс напомнила мне, как опасно давать клятвы, которые не можешь сдержать.
Но разве у меня был выбор?
– Да, – сказал я. – Клянусь. Проси что хочешь. Теперь мы договорились? Ты возьмешь меня вместо нее?
– О, ну я-то ничего не обещал взамен. – Призрак превратился в черный дым. – Я просто хотел добиться клятвы от тебя. Судьба девчонки предрешена.
Он вытянул руки, выпуская на волю миллионы темных призрачных пчел.
Когда рой окутал Мэг, она закричала от ужаса.
35
Ненавижу сына
Надменный болван
Не в отца пошел
Я и не знал, что так быстро бегаю. По крайней мере в облике Лестера Пападопулоса.
Промчавшись через озеро, я бросился к Мэг. Я отчаянно махал руками, пытаясь отогнать пчел, но темные пятна роились вокруг нее, залетали в рот, в нос, в уши – забирались даже в слезные каналы. Как бог медицины я бы, может, и нашел это явление занимательным, если бы оно не было таким отвратительным.
– Трофоний, прекрати! – взмолился я.
– Я тут ни при чем, – ответил дух. – Твоя подруга открыла свой разум Темному оракулу. Она задала вопросы. А теперь она получает на них ответы.
– Она не задавала никаких вопросов!
– Еще как задавала. В основном о тебе, отец. Что тебя ждет? Куда тебе идти? Как ей тебе помочь? Вот что ее волнует больше всего. И ради кого она решила так страдать…
Мэг затряслась. Я перевернул ее на бок – так обычно поступают при судорогах. Я изо всех сил пытался вспомнить, что делать дальше. Убрать все острые предметы… Так, змеи уползли, хорошо. А вот с пчелами ничего сделать не получалось. Мэг была ледяной, но под рукой не было ничего теплого и сухого, чтобы ее укрыть. Ее запах – едва заметный загадочный аромат яблок – начал отдавать плесенью. Стразы на очках совсем потемнели, запотевшие линзы стали белыми.
– Мэг, – уговаривал я, – будь со мной. Слушай мой голос.
Она забормотала что-то несвязное. Я испугался: ведь если она в бреду даст мне приказ, даже самый простой, вроде «Отстань!» или «Отвали!», я буду вынужден подчиниться. Мне нужно было как-то удержать ее разум, защитить ее от самых страшных темных видений. Это было сложно, учитывая, что у меня у самого мысли еще путались и полагаться на них было трудно.
Я попробовал несколько целительных песнопений – лечебных мелодий, которыми не пользовался столетиями. Когда еще не было антибиотиков, аспирина и даже стерильных повязок, мы лечили песнями. Не зря же я был одновременно богом и музыки, и врачевания. Нельзя недооценивать целебные силы музыки.
Дыхание Мэг стало ровнее, но темный рой все еще окутывал ее, его привлекали ее страхи и сомнения, как… ну, как пчел влечет цветочная пыльца.
– Кхм, – подал голос Трофоний. – Насчет твоего обещания…
– Заткнись! – рявкнул я.
Мэг в бреду пробормотала:
– Заткнись.
Я решил, что она просто повторила за мной, а не отдала приказ, и ее слова относились к Трофонию, а не ко мне. К счастью, мои голосовые связки со мной согласились.
Я стал петь Мэг о ее матери Деметре – богине, которая могла исцелить саму землю после засухи, дождя или наводнения. Я пел о милосердии и доброте Деметры, о том, как она превратила принца Триптолема в бога за его добрые дела; о том, как она три ночи нянчила младенца Демофонта, пытаясь сделать его бессмертным; о том, как она благословила современных производителей сухих завтраков, наводнив мир «Фруктовыми колечками», хлопьями «Лаки Чармс» и «Граф Шоколакула». Великодушие этой богини поистине безгранично.
– Ты ведь знаешь, что она тебя любит, – говорил я, баюкая голову Мэг у себя на коленях. – Она любит всех своих детей. Вспомни, как она дорожила Персефоной, хотя эта девушка… Ну, по сравнению с ней ты ведешь себя за столом весьма изящно! Э-э, только не обижайся.
Я понял, что перестал петь. Вместо этого я просто болтал, стараясь своим дружеским тоном отогнать страхи Мэг.
– Однажды, – продолжал я, – Деметра вышла замуж за одного из младших богов, бога урожая – как его звали, Карманор? Ты вряд ли о нем слышала. Никто не слышал. Он был критским божеством. Грубый, некультурный, плохо одетый. Но они любили друг друга. У них родился сын… урод каких поискать. И ладно бы хоть в чем-то выдающийся, но нет. Он был похож на свинью. Все так говорили. Даже имя у него было кошмарное: Эвбул. Я знаю, звучит, как «Эбола». Но Деметра нашла выход из положения. Она сделала Эвбула богом свинопасов! Я хочу сказать… Ну, всякое бывает, Мэг. Я уверен, что Деметра тебя не оставит. Ты не умрешь, вот увидишь! У тебя еще столько всего впереди. Может быть, Деметра сделает тебя младшей богиней миленьких поросяток!
Я не знал, слышит ли она меня. Ее глаза двигались под закрытыми веками словно в фазе быстрого сна. Она уже не так сильно извивалась и дрожала. Или мне просто казалось? Меня самого от холода и страха била дрожь, поэтому мне было трудно судить.
Трофоний издал такой звук, будто открылся паровой клапан:
– Она просто погрузилась в глубокий транс. Это необязательно хороший знак. Возможно, она все-таки умрет.
Я не обернулся.
– Мэг, не слушай Трофония. Ему нужны только страх и боль. Он хочет, чтобы мы перестали надеяться.
– Надеяться, – повторил дух. – Интересное слово. Когда-то я тоже надеялся – что мой отец поступит по-отечески. Но спустя пару сотен лет после смерти я перестал об этом переживать.
– Не моя вина, что ты решил ограбить царскую сокровищницу! – прорычал я. – Ты оказался здесь из-за собственных ошибок.
– Я молил тебя!
– Так может, ты молил не о том и не в тот момент?! – закричал я. – Лучше бы попросил себе ума, прежде чем натворить глупостей! Не надо просить меня о помощи, если пошел на поводу у самых темных
