Обернувшись, она оказалась очень близко к Лукашу. Достаточно близко, чтобы ощутить запах крови и десятка видов насыщенности дыма. Слишком близко, чтобы слышать тихий хрип в его горле, когда он пытался сдержать кашель. Чересчур близко, чтобы увидеть: в нем не было ничего обманчивого, смертельного, туманного – только острые углы, яркие цвета и мерцающие огни.
«Ну конечно, – подумала Рен. – Он последний мужчина в этом мире».
– Да, – сказал Лукаш. – Но я умею.
– Когда же ты успел научиться?
– Когда мне было пятнадцать. – Он ухмыльнулся, положив руку ей на талию. – Расскажу как-нибудь в следующий раз.
И, несмотря на легкое тревожное чувство, Рен поняла, что ей хотелось бы услышать эту историю. Еще она боялась, что следующего раза может не случиться. Когда все закончится – если они оба останутся в живых, – он исчезнет на людных улицах Градува. Уйдет ли Лукаш один или вместе с Францишеком – он не останется здесь. А она растворится в тенях своего леса, и жизнь пойдет своим чередом, словно они никогда и не встречались.
Но она всегда будет знать. Она будет помнить…
Толком не осознавая, что она делает, Рен взяла его обгоревшую руку. Сморщенная кожа казалась странной и чужой. Девушка гадала, сможет ли он почувствовать хоть что-нибудь через все эти шрамы. Затем она положила руку ему на плечо, и он вздрогнул.
Они были так близко друг к другу, что, когда Рен наклонялась вперед, его растрепанные волосы касались ее щеки.
– Ты разваливаешься на части, – прошептала она.
Его губы дрогнули. Он наклонился и прошептал ей на ухо:
– Это часть моего обаяния.
Первые шаги были нетвердыми. Лукаш выглядел так, словно проделывал это тысячу раз, но Рен не чувствовала себя уверенно – скорее неловко. Танцы сильно отличались от бега или сражений. Она была рождена для битвы и закалена в войне. Она не понимала таких вещей, как музыка, аккуратные шаги и синхронное движение с другим человеком, зависящим от нее.
Музыка домовика эхом отражалась от деревянных стен. Девочка кружилась вокруг них, замедляя мелодию каждый раз, когда Рен спотыкалась, но стоило ей сделать несколько правильных шагов, как существо начинало улыбаться призрачной, пустой улыбкой. Песня стала немного проще, снизойдя всего до нескольких нот, пока Рен пыталась следовать за потертыми сапогами Лукаша.
Но затем мелодия вернулась. Мощная и уверенная – она больше не звучала фальшиво. Музыка проникла в сердце Рен, совершенно захватив ее, словно азарт погони или напряжение атаки. Рен чувствовала это. Ее шаги стали увереннее, и она заранее знала, куда двинется Лукаш. Музыка вокруг них только нарастала, становясь все громче и громче.
Наконец Рен перестала смотреть на ноги. На другой стороне зала появился второй домовик и улыбнулся, глядя на танцующих. У нее были такие же длинные черные волосы и белое платье, как и у девочки, а в руках она тоже держала скрипку. Ее аккорды начали перекликаться с мелодией первого домовика, и они закружились по кругу, словно переговариваясь с помощью музыки.
Рен с трудом верила в происходящее. Лукаш ускорился, и она с легкостью последовала его примеру. Они кружились по деревянному полу, поднимая облачка пыли, клубящиеся в свете звезд. Голова Рен шла кругом, но она все же смогла заметить, что в зале появилось еще больше домовиков: они появлялись в дверях с музыкальными инструментами, выглядывали из-за углов, а одно чумазое существо даже выбралось из камина.
Музыка окружала их со всех сторон, оживляя пустынный зал.
В один момент тысячи свечей вспыхнули яркими огнями. Пятьдесят пар домовиков, одетых в белое, выплыли из-за дверей, присоединяясь к Рен и Лукашу. Расшитые цветами юбки мелькали на фоне белых штанов, черные сапоги стучали по полу, и почти человеческие руки хлопали в такт музыке. В камине полыхал огонь, а над каминной полкой поблескивал крест. Музыка поглотила все вокруг. Ни одна нота не выбивалась из ритма.
Люстра над их головами сияла, как солнце в ночном небе.
Рен и Лукаш были покрыты кровью и грязью. Их одежда совсем износилась. Они походили на две черные капли в море белых нарядов. Губы Лукаша растянулись в дьявольской улыбке, и от его былой отрешенности не осталось и следа. Может, это была магия, а может – всего лишь музыка. Рен не знала наверняка, но у нее не было времени на раздумья: она танцевала так, как не двигалась никогда прежде и – она была уверена – никогда не станцует впредь. Они словно вернулись на двадцать лет назад, когда в горах все было спокойно и еще не произошло ничего плохого.
Домовики начали исполнять традиционные танцы Зала Смокуви. Повсюду кружились пестрые юбки, а белые жилеты подпрыгивали на плечах. Ладоши хлопали в такт музыке, ноги отбивали ритм, и над всем этим царили две поющие скрипки, но Рен не видела ничего, кроме улыбающегося ей Лукаша. Под серебряными костями драконов, среди этих позабытых сердец и чарующей магии Рен казалось, что они остались одни на всем белом свете.
И в то мгновение это было правдой.
37
Лес двигался.
Полуслепой Кожмар ползал по земле, пытаясь найти свою саблю. Он не собирался умирать. Он не умрет. Только не так. Только не здесь. Наконец он нащупал рукоять и, пошатываясь, поднялся на ноги. Деревья, все еще окутанные дымом, расплывались у него перед глазами. Золотые языки пламени лениво подрагивали. Все вокруг было усеяно искаженными, расплавленными телами, а воздух был наполнен низким хныканьем. Это был злой, скулящий звук.
Кожмар чуть не упал. Все тело пронзала боль. Но он собирался выжить.
Я буду жить.
Движение начало приобретать форму. Локти и колени. Лысые головы и длинные чешуйчатые руки. Куски серого меха. Они выходили из тени деревьев, выползали из-под почерневших веток. А затем они полезли из ямы, вверх, из самых темных глубин, забираясь друг на друга, как муравьи, и выбираясь на поверхность.
Желтые глаза. Острые клыки.
Голод.
Стржиги.
38
Рен с Лукашем танцевали до тех пор, пока зал не опустел, ночь не уступила утру, а домовики не исчезли в тенях. Рен ничего не заметила. Невидимая музыка продолжала звучать в воздухе, и она не могла отвести от него взгляда. Они танцевали, пока люстра не погасла, а небо не засияло оттенками розового. Пока Рен не споткнулась, а Лукаш не попытался ее поймать. Смеясь и задыхаясь, они упали на деревянный пол. Куча мала из мечей, черных мундиров и пыли.
– Прости, – засмеялась она.
Рука Лукаша все еще лежала на плече девушки, и она коснулась ее. На ощупь его рука была плотной из-за дубленой кожи и сухожилий.
Лукаш тут же отдернул руку.
– Прости, – запинаясь пробормотал он. – Это отвратительно…
Рен закатала рукава и показала ему свои руки. Ее ногти удлинились, а кожа покрылась рыжевато-коричневым мехом,
