– Тебе тоже нужно отдохнуть, – тихо ответила Рен.
Лукаш отвернулся.
– Нет, – пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. – Сон напоминает мне о смерти.
33
«Я умру в этих горах», – подумал Лукаш.
Он никогда не думал, что все закончится здесь. Что он будет сидеть в отцовском кресле, а Рен свернется калачиком на отцовской кровати. Она наконец заснула, а он был слишком напуган, чтобы закрыть глаза.
Щелк, щелк.
Он провел пальцами по крышке зажигалки, наблюдая, как маленький огонек оживает и снова гаснет. Вот как он закончит? Пара тихих щелчков и беспросветная темнота? Или же он уйдет, как Кожмар, с одним-единственным словом на губах и выстрелом в темноте?
Нет, этого не произойдет. Его конец будет жалким. Он будет цепляться за жизнь, как паршивый пес. Он всегда так делал.
«Все хотят жить», – сказал Генрик когда-то.
И, видит бог, Лукаш хотел жить.
Он закрыл глаза здоровой рукой. Он почувствовал жар, и его зрение затуманилось. Теплота подступала к горлу, рискуя вылиться наружу. Он вытер слезы и посмотрел на слегка размытый вид за окном. Уже совсем рассвело, и горы перестали двигаться. Солнце светило сквозь мутное стекло, освещая пыль, толстым слоем покрывающую алый ковер. Из всех шести окон на него смотрели розовые холмы: те же самые, что когда-то смотрели на его отца. Он вздрогнул.
Лукаш хотел жить.
Что-то прошелестело в дверном проеме.
Он вскочил на ноги. Затем он качнулся и на мгновение забыл, что делает. Его взгляд упал на спящую Рен.
Боже, она была идеальна. Она заслуживала леса, свободного от чудовищ. Она заслуживала королевства, свободного от дракона. Она уже так много потеряла. Корону, семью, а теперь и лес… Несправедливо, что она потеряла брата.
Несправедливо, что она продолжала его прощать.
Но в этот раз она точно не сможет его простить. Оставалось еще одно, последнее обещание, которое он собирался нарушить. Сложно было поверить, что, когда Лукаш впервые ей солгал, он винил в своем крахе покалеченную руку. Теперь он потеряет не только карьеру. Теперь он потеряет не только Рен.
Лукашу хотелось жить.
Что-то мелькнуло за дверью. Придя в чувство, он увидел мужчину, выходящего из зала прямо в теплые рассветные лучи.
Сердце Лукаша замерло. Не может быть… после всех этих лет…
Должно быть, яд мавки разъедал его изнутри. В голове тревожно забилась пугающая мысль: он умирает? Или, может, он уже мертв? Вот где он встретит свой конец: среди призраков мертвого города, обреченный на вечность среди этих фиолетовых скал.
«Отец?»
У мужчины, стоящего в проходе, была черная борода и длинные седые волосы: его внешний вид явно соответствовал традициям Волчьих Лордов. Поверх кольчуги Шестипалых он набросил мантию с мехом фаустиана, а на его кожаном поясе висели ножны. Без меча.
– Как ты?.. – Лукашу пришлось остановиться и начать заново. Он испугался своего хриплого голоса. – Ты… Я не могу поверить, что ты жив…
У его отца были глубоко посаженные глаза и птичий нос, совсем как у Тадеуша. Хитрый, кошачий рот Лукаша. Подбородок Рафала. В отце Лукаш видел всех братьев, видел светлячков и своих танцующих родителей, долгие ночи, согретые мехами и чарами. Нет, не просто видел. Впервые за долгое время он вспомнил…
Слезы подступили к горлу и полились из глаз.
– Я не он, – сказала фигура.
Его голос был резким и пустым, словно шел откуда-то издалека. Он выглядел необыкновенно пыльным, окрашенным в серые тона, словно его скрывала туманная вуаль.
И Лукаш понял почему.
Существо было покрыто паутиной. Она тащилась за ним по земле, висела между его растопыренными пальцами. На локте подрагивала тонкая нить, на которой сидел паук, а его руки были покрыты густым серебряным мехом.
Лукаш вытер слезы с лица и сказал, чувствуя себя глупее, чем когда-либо:
– Ты домовик.
Существо кивнуло, и в его длинных волосах показались серебряные рога. Его движения были скованными, словно за долгие годы он совсем закостенел. По ковру у его ног бегали насекомые.
Домовик окинул Лукаша серьезным взглядом, пока по его плечу прополз еще один паук.
– Ты пахнешь смертью, – сказал он.
Лукаш потер шею. Ему было неприятно смотреть в глаза своему мертвому отцу, воплощенному в этом пыльном, скрипучем теле.
– Ты не первый человек, который мне это говорит.
Домовик медленно моргнул. Этим движением он невероятно напоминал Рен.
– Я не человек, – сказал он.
– Верно, – согласился Лукаш, не зная, что еще ответить.
Казалось, что при каждом движении домовик замирает на месте. Его поведение напоминало человеческое, но в нем не было даже крохотной искры жизни. Никакого сердцебиения, никакого пульса. Он делал движение и останавливался, превращаясь в статую. Вот что бывает, когда проводишь двадцать лет в одиночестве, свернувшись где-то под половыми досками.
– Недолго осталось, – сказало существо.
У Лукаша пересохло во рту.
– Прошу, – сказал он. – Где… как… что случилось с моим братом?
Домовик в очередной раз замер на месте.
– Ты мог бы спросить об этом у лешего, – сказал домовик. – Но вместо этого ты спросил, как убить дракона. Девять братьев сидели за тем столом до тебя. Ни один не задал этого вопроса.
Лукаш попытался изобразить улыбку, но вместо этого его лицо исказилось в гримасе.
– Насколько я помню, ни у одного из них не было креста.
– Для человека, который не хочет убивать дракона, – сказал домовик, – ты очень многим пожертвовал ради этой цели.
– Откуда ты знаешь?
– Я хранитель этой семьи, – ответило существо. – Я очень хорошо тебя знаю.
Лукаш закусил губу и отвел взгляд. Девятерых братьев больше не было на свете. Они растворились в дыму, превратились в воспоминание, которое становится все темнее и призрачнее, рискуя исчезнуть навсегда. И скоро… он к ним присоединится.
Его глаза метнулись к Рен, забывшейся глубоким сном. Она выглядела такой спокойной, такой совершенной, что на мгновение в голове Лукаша промелькнула мысль: вдруг домовик наложил на нее какие-то чары?
Даже если Лукашу не суждено было выжить, это не значило, что она должна умереть вместе с ним. Это не значило, что ее лес должен был умереть. Домовик был прав: он попросил лешего помочь ей, вместо того чтобы попросить помощи для себя.
Он дал обещание. Они пожали руки.
– Пускай я умру, – сказал он. – Но это не означает, что дракона нельзя победить.
Он подумал, что в каком-то смысле так будет даже проще. Рен сможет бросить вызов дракону, отомстить за брата и вернуться в свой любимый лес. А он присоединится к своим братьям. Как человек. Никак иначе.
– Я покажу ей меч, – наконец сказал домовик.
– А что насчет горы? – спросил Лукаш.
Ресницы домовика, пушистые от пыли, чуть заметно дрогнули на свету. Его лицо оставалось непроницаемым, но Лукаш чувствовал, как пульсирует и дергается раненое плечо. Он чувствовал, как яд проникает все глубже, отравляет его мозг, разъедает его сердце.
– Кое-кто может помочь, – сказал домовик. – Она древнее, чем все эти скалы. Она ужаснее, чем
