Пони успел добраться почти до самого корпуса машины. Почти, но не совсем. Он рванул вперед на оставшейся дистанции, на ходу раскрывая шкатулку обеими руками, потому что она словно сопротивлялась этому, но на подлете его встретил хлесткий удар плети белесого тумана и он, едва не переворачиваясь в воздухе, отлетел, ударился о землю и даже немного отскочил, падая снова. Орм попытался ударить всадника своим мечом сбоку, надеясь, что внимание отвлечено, но всадница повела рукой, словно отмахиваясь, и Орм полетел прочь кубарем, так страшно, что Илья прямо-таки сам почувствовал удар и землю и болезненный хруст ребер. Это было ужасно живо, и ужасно страшно, и он прекрасно видел, как Орм сплюнул кровью, пытаясь подняться, молчаливый, настойчивый, и развернулся снова для атаки, пытаясь не перекашиваться на бок от боли, но самым жутким было то, как пятно его крови на земле расползлось черной отравой, становясь все больше. А потом черный край встретился с белой плетью тумана, и Всадница распахнула глаза. Вместе с ней открыло глаза небо, глядя тысячами очей вниз, и у каждого взгляда было имя, и был свой звук и свой зов. Каждый был назван как болезнь, и числа им не было.
Под перекрестьем взглядов Аилис сделал медленный шаг вперед, и Чума молча улыбнулась ему неподвижным лицом, одобряя и ободряя.
Ступай ко мне, позвала она, не размыкая губ, и взгляды болезней были полны нежности и любви такой интенсивности, какой еще Илье не доводилось ощущать. Впрочем, ему не очень понравилось — примерно так, по его мнению, ощущалось слепое и безумное обожание фанатов какой-нибудь суперзвезды.
Аилис снова шагнул вперед, но так как Илья не двинулся с места, а они продолжали, почему-то, держатся за руки, это прервало шаг на середине, и “злой близнец” обернулся на Илью, осуждающе и непонимающе.
— Аилис, — выдохнул Орм запоздало, оборачиваясь на него. — Нет, стой!
— Куда собрался? — грубовато поинтересовался Илья, и выражение лица Аилиса сменилось на замешательство. Он скосил взгляд в сторону Чумы, в сторону приближающихся белых плетей и содрогнулся всем телом.
— Иль. я? — с паузой, вопросительно сказал он.
— Иль не я, — подтвердил Илья, оглядываясь в поисках хоть чего-нибудь, какой-то подсказки. Ничего не было вокруг, ничего что могло бы подсказать или показать, что нужно делать, и никакого мудрого Гендальфа в шляпе, или хотя бы любого другого старца с посохом.
Но был Пони: оплетенный туманом, словно гнилостной плесенью, он сворачивался вокруг шкатулки, защищая ее, пытаясь справиться, отбрасывая липкие щупальца. В шкатулке было спасение — или нет? Надо было что-то делать, куда-то бежать, хотя куда бежать, если вот она, вот они: и Нэсти, и чертов Всадник Чума. Илья бросил взгляд на открытые очи небес, источающие гниль и липкую неземную любовь, на Аилиса, и положил вторую ладонь ему на лицо, закрывая глаза.
— Не смотри, — сказал он. — Только не смотри. Она тебя зовет.
— Нас, — отозвался Аилис, но глаза закрыл, даже зажмурился, чтобы случайно не посмотреть, и едва не попался снова, услышав короткий, болезненный крик Пони.
— Лови! — заорал тот, отчаянно выплевывая гниль изо рта, и швырнул шкатулку прочь от себя, пока поплетащие его белесые пряди не успели дотянуться.
Не стоит так бороться, мягко укорила Чума, и белизна потянулась за летящим предметом. Орм успел быстрее: он резко метнулся вбок, почти пролетая, а вовсе не прыгая, оттолкнул в полете шкатулку, придавая ей новое ускорение, но туман успел ухватить его за полу красного плаща, словно голодный зверь.
Укусил, вцепился, дернул, потащил за собой в белую муть, в которой то и дело мелькали белесые голые спины каких-то фантасмагорических существ, словно сошедших с картин Босха. Апокалипсис как он есть — но Илье некогда было проверять, в чем почетный профессор кошмаров угадал, а в чем нет. Шкатулка летела куда-то мимо, и Илья рванул за ней, безжалостно дергая Аилиса за собой вместо того, чтобы отпустить. Почему-то расцепиться казалось невозможно, кощунственно, и за это поплатились оба. Аилис, двигаясь вслепую, налетел на Илью, когда тот почти дотянулся до шкатулки, и они рухнули на землю вдвоем. Илья тут же ощутил не только вывихнутую при падении ногу, но и ноющую мерзкую боль в не-своей челюсти и носе. В самом деле — Аилис жмурился, и из носа у него текла кровь, и Илья, помня о том, какую подлость совершила кровь Орма, нервно подставил руки вместе с пойманной таки шкатулкой под крупные красные капли. Дерево зашипело от крови, словно это была кислота, но выстояло, только немного почернев, и Аилис, наконец вспохватываясь, запрокинул голову, прижимая к носу что-то маленькое, металлическое, видимо, подобранное только что с земли. В самом деле, у Иля все карманы высыпались при падении, или почти все, и монетки вперемежку с какой-то фигней раскинулись дырявым ковриком. И там, забрызганные красным, были еще такие же детальки, как у Аилиса в руках: похожие на кусочки крупного паззла, металлические, что-то беспрестанно шепчущие. Их было четыре: три на земле, одна у Аилиса, и Илья смутно удивился, что их так много — ему казалось, что была всего одна, он нашел ее на столе, за которым сидел с Нэсти тогда, после встречи в метро, и она выпадала постоянно, и он ее подбирал, но нет, их было четыре, и все они блестели каплями крови, хотя монеты кругом были чистыми, и среди бесконечного зова очей словно что-то напевали. Илья взял одну детальку с земли и замер, прислушиваясь, и время словно замерло вместе с ним.
Вот Нэсти кричит “Ильчик!” бросаясь ему на шею.
И орет “молодцы, вы такие молодцы!”.
И стоит под руку с Машей-Войной в переходе, слушая гитару, и кидает монетку.
И ругает почем зря Илью и Пони за купание в холодной воде.
Вот она с ним рядом, и вот она так далеко, там, в белом тумане, среди безглазых тварей и очей на небесах, и рыжие пружинки волос были белым ветвистым нимбом.
Время все еще текло как патока, неохотно и болезненно, и Илья поставил первую детальку на
