Он просто жил – как живут все пятилетние пацаны.
У него были мама и папа. Папа – низкий, смуглый, темноволосый и очень красивый – потому что его тело было разрисовано синими узорами. Мальчишка, тайком, пока никто не видит, макал палец в грязь и рисовал себе такие… ну, почти такие… в общем, похожие. Мама была беленькой. У нее была белая кожа и очень странные волосы. Светлые-светлые. Мама была очень высокой – выше папы, да и большинства пастухов. Говорили, что мама красавица, но по сравнению с папой она была неинтересной: у нее же не было таких замечательных синих рисунков на теле!
Мама и папа жили в башне, очень большой и зимою очень дымной. Каково там летом, мальчишка не знал: как только сходили снега, он удирал в горы. Мама пыталась его удержать, зато отец не возражал. Отец был очень умным, он понимал, что лазать по горам – это гораздо интереснее, чем сидеть в какой-то башне! Отец летом тоже куда-то уезжал, потому что он был этим, как его, королем. Что это такое, мальчишка не очень понимал, но точно знал: через год или через два папа возьмет его с собой. И это будет ух как интересно!
Так и рос Друст, сын Ирба. Облаченный почти весь год только в юбку из кожи оленя, загорелый до почти отцовской смуглоты, веселый и счастливый, как может быть счастлив ребенок, самая большая беда в жизни которого – наступление осени и необходимость вернуться в башню.
Кромка жизни: Ирб
Растет парень. Умный, ловкий, самостоятельный. Из лука стреляет уже прилично… для своего возраста. Пора искать ему хорошего учителя меча – луку любой пастух научит, а вот мечу только южанин.
С Мархом поговорить бы об этом. Он присоветует.
Да и вообще – я соскучился по моему Коню. Похвастаться перед ним сыном… пусть скорее находит свою златокудрую суженую, себе такого же парня заведет.
В Лотиане сейчас спокойно, так что почему бы нам и не съездить в гости? Перезимуем.
Надолго отлучаться не следует, и мы срежем путь через приграничье Аннуина. Дорога через весь Прайден займет не больше дня. Ну и, скажем, месяц проведем в Корнуолле. Мой парень не любит скучную лотианскую зиму – вот и побегает по Корнуоллу, там теплее.
Лотиан на зиму можно оставлять спокойно: тут самое страшное, что может случиться, – это буран. Но тогда уж никакой король не поможет.
Кромка судьбы: Друст
Ух ты!
Мы едем в гости. К дяде Марху. На юг. Там зимой снег бывает один-два дня, не больше.
Вот здорово! Не то что у нас.
А еще дядя Марх – друг папы и брат мамы. И король. Как папа. И еще что-то… я не запомнил.
Я думал, мы поедем на лошадях. А оказалось всё гораздо интереснее. Мы вышли из башни, и папа повел нас в круг камней. Потом мы все взялись за руки и оказались… а я не знаю, где.
Я никогда тут не был.
Так интересно: небо серое, снега нет совсем, горы незнакомые. Папа говорит, что мы еще сегодня придем к дяде Марху.
Кромка бытия: Манавидан
Марх так хорошо опахал Корнуолл, что до него мне не добраться. Но он наивно считает себя неуязвимым. Слабость каждого из нас – в тех, кого мы любим.
Ирб со своим щенком даже не счел нужным уйти в Аннуин. Идет по границе миров, свято убежденный в безопасности. Смешно! Вроде он умный… был.
Тебе будет очень больно узнать о гибели друга, сестры и их сына, а, Марх?
Уверен, твое отчаянье будет безмерным. Достойной наградой за мои труды.
Будь они корнуольцами – хоть один из них! – их бы защищала священная борозда. Но они лотианцы. Им не поможет ничто, кроме собственной силы, – да и она не убережет тоже.
Смутно различимые гребни холмов и кромка неба начали смываться, земля стремительно уходила куда-то вниз… Друст еще не понял, что это, еще считал это интересным, а Ирб закричал:
– Гвен! Зови мать! Он был ее мужем, он не тронет ее! Зови, спасай Друста!
Ответа мамы мальчишка не услышал: с ревом прорванной плотины начала прибывать вода – до колен, до пояса, до груди… Мама подняла его, посадила на плечи – Друст заревел на всякий случай, но вода не пропала, и только папа кричал что-то, а потом…
Потом окрестные горы обернулись волнами.
Выше любых гор.
Они обрушились на них. Мерзкая соленая вода попала в рот и нос, такая противная… когда волна схлынула, то Друст принялся отплевываться.
Они оказались на островке посреди моря.
Папа кричал:
– Рианнон, стерва, подстилка, это твоя дочь и твой внук, спаси их от своего…
Последнего слова мальчик не понял.
Их островок был как плот – волны кидали его, но он не тонул.
А потом море стало стеной. Волна была выше башни – и обрушилась на них… Гвен и Друст завизжали от страха…
…обрушилась бы.
Эта стена воды налетела на невидимый утес. И раскололась.
Ирб что-то кричал про Рианнон… все слова были незнакомые. Но бабушка, кажется, поняла именно их – Друст увидел, как по гребням волн скачет белая кобылица. Мальчик никогда не видел мамину маму, но сразу догадался: это она. Это ее звал папа такими интересными словами.
– Спаси их, б…
Вероятно, Ирб хотел сказать «богиня».
Друст не понял, как оказался на спине белой лошади, мама села сзади, а папа…
– Папа!
Следующую волну Ирб отразить не смог.
– Па-апа-а-а!!! – звенел над ярящейся стихией крик ребенка.
– Папа! Папа! – кричал Друст, не понимая, где он, не видя, что моря больше нет.
– Успокойся, – незнакомая женщина… бабушка? – прижимала его к себе. – Будь мужчиной.
– Где папа?!
– Он погиб.
Друст заревел, отчаянно, до черноты, до слепоты…
Он не видел происходящего, не понимал, что белая кобылица несет их сквозь миры, не заметил, как они снова оказались в мире людей – подле незнакомого высокого замка. Не увидел и того, кто выбежал им навстречу.
Друст только почувствовал, что его сжимают руки… отца?
Мальчик очнулся. Этот широкоплечий рыжеволосый человек был не похож на Ирба. Но его рукам хотелось довериться.
– Малыш… малыш… – повторял он, и Друсту стало спокойнее от этих слов. Он приник головой к его плечу.
– Марх, Ирб погиб. Убит Манавиданом. Он выпустил силу Ворруда.
Молчание.
– Это его сын. Друст.
Молчание.
– Я не смогла… Не успела…
– Обоих?
– Нет, Гвен жива.
Бесстрастный голос:
– Что с ней?
– Не знаю. Она… ей… вряд ли она вернется в мир людей.
– Ясно.
– Марх, я не могла спасти троих!
– Не кричи. А то я решу, что ты не захотела спасать Ирба.
Кромка миров: Рианнон
Ты презираешь меня, сын мой. Ты смеешь меня презирать.
Ты мне не веришь. Ирб твой друг… был твоим другом, и для тебе «не смогла» значит «не захотела».
Как мне объяснить тебе, что я испугалась Манавидана и
