Поверишь ли ты, что я никогда не видела своего бывшего мужа в такой ярости? Поверишь ли, что я испугалась за собственную жизнь?
Из Ворруда не выходил никто – и промедление грозило бы мне… я не знаю, чем. Над Воррудом у меня нет власти, Марх.
А Ирб уже был в Ворруде, когда я прискакала.
За что Манавидан так возненавидел его – я не знаю.
Поверишь? Нет?
Кромка горя: Марх
За что, малыш? За что тебя так?
Ты как котенок – свернулся и спишь. Детские раны заживают быстро – что на теле, что на душе. Пройдет совсем немного времени – и смерть отца станет для тебя лишь смутным воспоминаем детства.
Я постараюсь заменить тебе его. Я сделаю для тебя всё, что сделал бы для собственного сына. Нет, не так. Я сделаю гораздо больше – чтобы хоть как-то оплатить мой долг.
Ты не узнаешь этого, маленький Друст, не узнаешь никогда: это я, я виноват в смерти Ирба. У Манавидана не было причин ненавидеть его. Он метил в меня. А я… глупец, мы о стольком говорили с Ирбом, о важном и пустячном, но я забыл рассказать ему о ярости моего отчима. Забыл предостеречь.
Если бы Ирб знал…
Поздно.
Я даже не знаю, какими тропами он ушел. Что происходит с теми, кто гибнет в Ворруде?
…Он прожил сотни лет или даже тысячи – и погиб из-за меня. Всего лишь неосторожность друга. Лишь одна нерассказанная история своей юности. Пустяк.
Мы, живущие веками, привыкли, что хрупка человеческая жизнь. Мы привыкли к смертям людей, как они сами, должно быть, привыкли к листопаду.
Им наша жизнь кажется вечной – и мы забываем, что и она висит на точно таком же волоске.
Спи, маленький Друст. Тебе не стоит знать всего этого. Что изменит твоя скорбь? – разве что сделает жертву Ирба напрасной.
Если бы его можно было вернуть скорбью – я бы завыл, как сотня плакальщиц.
Но он погиб, чтобы ты жил. Жил не в горе, а в счастье.
Так что будем жить, малыш. И постараемся жить счастливо – по крайней мере, ты.
Горевать Марху не было времени: у него на руках был мальчишка, с которым приходилось быть неотлучно. Даже ночью брать в свою постель, иначе ребенок не спал и ревел от страха. Твердил: «Волна! Волна! Папа!»
С Друстом надо было что-то делать. Марх, при всей любви к Ирбу и Гвен, не годился в няньки их сыну. Даже сироте.
Так что король собрал эрлов на совет.
Только нелюдь.
Сам Марх явился в собрание с племянником на плечах. Мальчишке эта поездка верхом явно нравилась.
На трон король садиться не стал, остановился посреди залы и рявкнул:
– Пусть уйдут те, кто не хочет или не может помочь Друсту!
Никто не вышел.
Тогда Марх самым нецарственным образом согнулся, спустил малыша на пол и легонько толкнул его:
– Выбери, у кого бы ты хотел погостить.
Колл, сын Коллфевра, скорчил ему забавную рожу, и Друст подбежал к нему.
Колл скорчил другую рожу.
Друст засмеялся – первый раз после гибели отца.
В тот же день, вечером, они сидели у очага – Марх и Колл. Рядом спал мальчишка, по привычке крепко сжимая руку дяди.
– Воспитаешь его?
– Это несложно. Героев растить легко.
– Что же трудно?
– Трудно вырастить достойного человека. Но я постараюсь.
– Он переживет свое горе?
– Он мал. В этом возрасте беда забывается быстро.
– Или не забывается вовсе.
– Марх, пусть шрамы остаются – но раны всё-таки заживают.
– Увезешь к себе?
– А куда еще? Хен Вен обрадуется… ухрюкается от счастья.
– Ты уверен, что он ей понравится?
– А ты в этом сомневаешься? Да ну?
– Это хорошо, – медленно кивнул Марх.
– Что именно? – Колл посерьезнел.
– Хорошо, что он выбрал тебя. Или ты его – неважно. Хорошо, что он будет расти у тебя. Вдали ото всех.
– Сменить ему имя?
– Не стоит. Мои эрлы не болтливы. О спасенном сыне Ирба скоро забудут. Ты же не собираешься принимать гостей и показывать воспитанника?
– Да уж!
Они оба рассмеялись: Колл славился своей нелюдимостью.
Потом эрл-Свинопас спросил:
– Марх, что ты задумал? Для чего ты хочешь спрятать Друста?
– Не поверишь: не знаю. Просто… лучше появиться сразу сильным. И не показывать до поры свою мощь – пока не понадобится. А в этом мальчике заключены немалые силы. Пусть его считают погибшим. Пусть о нем забудут. Тем ярче будет его возвращение – но уже не ребенка.
Колл кивнул и сказал негромко:
– Будь уверен, мой Король: сын Ирба взрастет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.
Марх вздрогнул. Он слишком хорошо помнил, кто когда-то сказал эти слова о нем самом.
История – повторялась?
Снежный и Галкоед
Собрать Друста на долгие годы учебы было делом недолгим: Колл не признавал никаких излишеств, во всем походя скорее на крестьянина, чем на эрла. Так что мальчику выдали запас добротной, но некрашеной одежды – и всё. Эрл-Свинопас решительно сказал, что прочее или есть у него дома, или этот кутенок сделает себе сам.
Друст ничуть не боялся покидать Тинтагел, хотя еще вчера не мог отойти от Марха и на шаг. Он только спросил:
– Дядя Колл, а с нами по дороге не..?
– Нам недалеко идти, – успокоил его Свинопас. – Ничего не случится.
Марх взял племянника на руки:
– Удачи, малыш. Вырасти сильным и мудрым. Слушайся наставника – и Хен Вен.
– А кто это – Хен Вен?
– Узнаешь, – хмыкнул Колл.
Они вышли из замка и довольно долго шли холмами на юг. Вдруг на одном из холмов Друст почувствовал… это было почти как там, куда их привел отец…
Мальчик заревел от страха, но Колл не обратил на его слезы никакого внимания. Железным захватом стиснув запястье малыша, он продолжал идти, почти таща его за собой, – Друст, конечно, пропустил тот миг, когда Колл свернул. Свернул не за менгир, не в лесной чаще, не в сумерках и не в туманах – а в солнечный полдень, прямо на вершине холма. И внизу стала видна хижина, которой только что не было.
К хижине был пристроен свиной закут – почти такой же большой, как это убогое жилище.
И оттуда – то есть из закута, не из дома – вдруг раздалось такое громкое и радостное хрюканье, что Друст даже позабыл реветь и бояться.
– Иду, малышка, иду, лапушка! – отвечал в пространство Колл, ускоряя шаг.
Друст побежал вприпрыжку, чтобы не отстать.
– Я тебе маленького свинопаса привел… – приговаривал Колл на ходу, словно успокаивая то огромное существо, которое продолжало радостно хрюкать. – Да подожди ты, ты же так мне весь закут разнесешь!
Они уже спустились. Колл обернулся к мальчишке:
– Ты меня спрашивал, кто такая Хен Вен? Иди и знакомься.
Сказать, что Хен Вен была большой свиньей, – не сказать ничего. Она была огромна. В холке – даже выше Друста.
А еще она была мохнатой. Как овца. Шерсть у нее оказалась короткой, свитой в тугие кольца. Когда свинью выпустили побегать, оказалось, что ее шкура – светло-серая.
И она умела говорить. Нет,
