Алкаш опять лежал! Только теперь прямо возле скамейки. В грязной тужурке своей. Свернувшись. Опять убит? Но – кем?
Табашников приблизился, склонился. Перебинтованная башка с захватом подбородка, как у белого лётчика, чёрный рот раскрыт, похрапывает. И подтоплен уже лётчик. Своей мочой. Лежит в тепле. Пока.
– Ты чего это тут к моему мужику липнешь? А? Ну-ка, кто ты такой!
Бабёнка. Вчерашняя. В великой мужской телогрейке с подвёрнутыми рукавами. Волосёнки стесались набок.
– Да так просто. Поднять хотел. Обмочился человек. На холодной земле. Простудится.
Женщина сбавила обороты:
– Ничего. Он привык. Как пёс.
Табашников медлил, не уходил:
– А что он весь забинтованный?
– Бандиты вчера напали. Двое. Прямо возле дома. Дали сзади по голове, он и брякнулся. И пятихатку сразу из тужурки вытянули. Которую я на мясо утром давала. Вон, Матвеевна через дорогу всё видела.
Табашников посмотрел через дорогу, где из покосившегося домишки всё увидела вчера Матвеевна.
– Так в милицию вам надо, наверное. Вместе с Матвеевной.
– Да где там! Ищи ветра в поле. Дали дёру так, что только дым пошёл. Матвеевна рассказала. Где их теперь искать? Я-то в доме была, не видела.
– Ну-ну. Матвеевна, значит, – уходил Табашников. – Понятно. Пятисотку?
– Ага, пятисотку, пятисотку, – подтвердила бабёнка. Ограбленный под скамейкой тоже промычал, что… пятихатку.
Смех душил, лез из желудка. До кашля, до выворота кишок. Истерика. Натуральная истерика:
– Да мать вашу всех за ногу! Вместе с Матвеевнами и пятихатками!
Вытирался платком, приходил в себя. После истерики шёл как в вечернем померкшем свете. Душу снова начало скрести. Как и вчера, когда пришёл от Агеевых. Всё корил себя, что ударил несчастного по голове. Ну пнул бы он Агеева раз-другой – так тут же бы и уделал его. Без всякого кола. Откуда кол в руках взялся? Загадка. Права Мария – стал здесь опасен. Недавно выкинул из такси выпендривающегося пассажира и сел на его место – поехали! Шофёр вцепился в руль, молчал всю дорогу: опасный мужик рядом. Из дурдома.
Геннадий уже ждал на углу. На углу Пушкина и Свердлова. Подозрительно смотрел на приближающегося друга. На его лицо в красных пятнах, на красные глаза:
– С похмелья, что ли?
Ничего не стал рассказывать. Ни про «бандитов», ни про Матвеевну с пятихатками. Перепугается только опять старикан. «Зачем попёрся туда опять?!» – завопит.
– Ладно, пошли.
Впереди здоровенный кубанец в полушубке прикурил сигарету. Затянулся. Пустая пачка, будто сама, упала на тротуар.
Агеев похлопал кубанца по плечу:
– Мусор бросил – не забудь хрюкнуть.
– Чиво-о? – растянул рот кубанец.
Агеев догнал друга. Тот уже оглядывался. Явно готовил себя к драке:
– Ты чего опять нарываешься? Тебе мало дали вчера?
Но Геннадий был доволен, гордился собой – одёрнул бескультурного:
– Будет знать теперь, как бросать мусор в общественных местах.
– Нет, бей тебя не бей – неисправим. «В общественных местах». Спустись на землю. Мечтатель.
<p>
<a name="TOC_id20250124" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20250125"></a>3
Показался угол центрального рынка. В виде угла крепости со стенами из зданий под старину. С густыми потоками захватчиков покупателей, обегающих крепость с двух сторон.
Втаскиваясь с нетерпеливыми супостатами в тоннель центрального входа, Агеев наставлял:
– Говорить буду я. Ты – молчи. Спросят – ответь. – Предупреждение папы. Первоклашу.
Сидели в приёмной директора рынка. Каримова Айрата Ахметовича. Так было написано на табличке двери. Компьютер секретарши стоял на месте, на столе, самой секретарши не было.
– Ты, главное, не теряйся, – опять внушал Агеев. И тут же противоречил: – Говорить буду я. Ты больше молчи.
Появился мужчина с темным лицом и густыми волосами, зачёсанными почти от бровей. С блатными перстнями на обеих руках, но в чёрном респектабельном костюме.
Приостановился, посмотрел на вскочивших. Прошёл в кабинет. Дверь, впрочем, оставил открытой.
– Можно к вам, Айрат Ахметович? – сунулся Агеев. Дёрнул за собой Табака. – Здравствуйте. Мы от Зиновьева Германа Ивановича. Он посоветовал обратиться к вам, Айрат Ахметович, насчёт работы. Вот для него.
– Проходите. Садитесь.
Пока посетители усаживались, Каримов ходил возле стола, о чём-то думал. Будто один в кабинете. Сел, наконец, за стол:
– Так вы тесть Германа Ивановича.
– Нет. Я отец Андрея Геннадьевича Агеева. Первого заместителя Германа Ивановича.
– Так, – смотрел не на отца, а на Табашникова директор. Как на глухонемого: – Паспорт у него есть?
– Есть, есть. Давай паспорт, – толкнул друга.
Табашников начал рыться по карманам.
– Вот, – выхватил паспорт Агеев и подал: – Чистый. (Что «чистый»? В смысле судимостей? Алиментов?)
Каримов начал листать. Из Казахстана явился работник. Казахский паспорт. Так. Регистрация есть, РВП добился. Явный пенсионер. Интересно.
– Какое у вас образование?
– Высшее, – разомкнул, наконец, губы Табашников. – Инженер-металлург.
Ну вот! Замечательно! К Иванову его:
– В гараж слесарем пойдёте?
– Нет, никогда не имел машины и не ездил.
Странный тип. С большими ноздрями. Не имел никогда машины. Куда же его всунуть? Всегда Герман пришлёт то аульного, то с высшим. С аульными проще, а этого куда? С законной регистрацией?
– Остаётся только одно для вас – грузчиком. Подносить ящики продавцам. Работа тяжёлая. Не знаю, сможете ли.
Агеев хотел шепнуть: у тебя же радикулит, Женя! Но не успел – друг твёрдо сказал:
– Смогу. Я здоров.
– Ну что ж, – ещё раз посмотрел директор на Табашникова. – Пойдёмте.
Когда шли за Каримовым в глубь рынка, Агеев всё пытался втихаря отговорить: «Женя, опомнись!» Но Табашников вырывал руку и ею же махал: иди, иди. Гена, домой, мешаешь.
И ненужный Агеев отстал…
Гудков, которому Каримов представил и сдал нового работника, сразу быстро повёл того вдоль прилавков с овощами и фруктами.
– Как зовут? (Табашников сказал.) Тебе один процент.
– Чего один процент? – не понял Табак.
– С дневного навара.
Табашников осмысливал «процент и навар», всё торопился за тощим мужчиной в синем распахнутом халате.
А тот сквозил вдоль ряда как ветер:
– Паловна! Нового ишака вам веду. Вместо Гурнова. Смотри, справный какой! (Рука чувствительно хлопнула по загорбку, чуть не смахнув шляпку ишака.) Евгением зовут. Берегите его. Он вам нужен.
Загнал ишака за потайную дверь в деревянной стенке. Как оказалось – в свой закуток.
– Переодевайся. Вот тебе халат и перчатки. Нитяные.
В шляпке и великом халате Табашников снова выбежал за стремительным, подворачивая длинные рукава. Но тот его придержал: спокойно, спокойно, не бей копытом. Ещё за одной дверью показал хранилище, откуда нужно будет таскать товар.
В начале двух крытых овощных рядов, уходящих, казалось, до еле видного горизонта, громко спрашивал:
– Кто по специальности? Инженер-металлург? Молодец. Будешь курировать вот эти два ряда. Приступай. Паловна, принимай работника!
И началось. Бабёнки закричали из обеих рядов:
– Эй, новый! Иди сюда! Принеси два ящика яблок!..
– Эй, в шляпке! Мешок луку и мешок картошки!..
– Металлург! Куда попёр, бестолковый? Сюда, сюда тащи!..
Табашников бегал в хранилище, таскал торговкам ящики и мешки.
Отбоксировав первый раунд, живой, шёл вдоль ряда с торговками, бойко навешивающих овощи покупателям. С острым ухом ждал команды. И дожидался:
– Эй, в шляпе! Ящик апельсинов и мешок свёклы!
И опять побежал.
Всё время путал женщин, выбегая из хранилища.
