Тихо поднялась, накинула халат. Пошла сначала к детям.
Ваня спал не по-детски, кверху животом. Как его отец. Очень серьёзно спал. Правда, не храпел. Осторожно повернула на бок. Юлю так же осторожно вытащила из кроватки и поднесла к горшку. Девчушка висела в руках бабушки, не просыпалась. Горшок пел будто сам по себе. Так же осторожно опустила маленькую обратно.
В ванной в освещённом зеркале смотрела на своё морщинистое лицо, на всё тот же вывернутый окрас волос на голове. Который опять пробила седина. Закрашивай-не закрашивай. Держалась за раковину, будто за трибуну: внимание, бабка-ёжка будет сейчас выступать. В новогоднюю ночь не всё сказала. Вздохнув, выключила зеркало.
В кухне носила на стол вчерашнее вкусное. Расставляла для взрослых. Кашку, помешивая, варила для Юльки и Вани.
Первым явился на кухню старый лысый Агеев в пижаме. Как арестант. Сразу начал шакалить по столу.
– Не хватай, не хватай! Иди, в туалет сходи хотя бы сперва. Не отнимут. Не бойся.
Ушёл в туалет. Недовольный.
Злил в это утро и Андрей. Тот не как разгильдяй отец – тот вплыл на кухню свежепобритый, умытый, благоухающий дезодорантом. В свежайшей белой рубашке и в обязательной куртке со шнурами. Даже шейный платок не поленился повязать. Ну конечно, корчит из себя аристократа. В кого только такой. В раздражении сунула ему салфетку колом. Накрахмаленную. Монахиню. Забыла, видите ли, поставить на тарелку. Сразу напомнил. Вежливо. Упорно приучает лапотную мать. Без салфетки, видите ли, начинать трапезу нельзя. Проще говоря, жрать не сможет. Ну в кого такой, в кого! Где нахватался! Мария Никитична чувствовала, что несправедлива к сыну, но ничего с собой поделать не могла. А тут ещё лысый козёл смотрит на сына своего с гордостью. Даже забыл про ложку с кашей для Юльки. «Корми! Чего рот раскрыл!» И барыня молодая мечтает за столом. В утреннем вольном пеньюаре. Держит с утра диету. Глотает только чай. Мизинчик с брильянтовым колечком оттопырила. Аристократы чёртовы. Ваня и тот пыжится, подражает отцу. Одна только Юлька, перемазанная кашей, ведёт себя как нормальный ребёнок – стукает деда, не даёт себя кормить. «Ну-ка дай, сама покормлю. А тебе я сейчас ата-та сделаю. Поняла? Ешь давай!»
Встреча Нового года не уходила из головы. Будто наползший, никак не рассеивающийся туман.
После курантов, после шампанского, когда весь дом обезумел – аристократ тоже быстро нацепил всем острые колпачки и заставил прыгать с ним вокруг ёлки. Она тоже прыгала в дурацком колпачке. Да ладно бы только прыгала – опять начала просить. Как заведённая: «Сынок, ты же обещал. Нам с отцом. Отдельную. Сынок! Помнишь, по телефону, и потом говорил. Сынок!» Нелепый танец старой дуры. Показалось, что отмяк от вина, подобрел. Что можно напомнить. Не тут-то было! Разом бросил всех и сел к столу. Недовольный, даже злой. В колпачке. Налил и шарахнул. Без всякого понта. «Мама, я же говорил тебе. Неужели непонятно!» Злой начальник сидит. Выговаривает уборщице. Поломойке: «Сколько можно долбить одно и то же!» А цаца с колечком его успокаивает, гладит руку («не волнуйся, дорогой, не волнуйся, тебе вредно!»). И лысый старый дурак в колпачке мечется, не знает, куда ему сунуться, к кому примкнуть. Да-а, театральный номер был. И вот теперь сидит сквалыга-аристократ и только салфетку к губам прикладывает. Довольный. Будто и не припечатал мать в очередной раз, не унизил.
Ирина, бедная, приходила 31-го всего на полчаса. Точно тайком от Валерия. Быстро раздала подарки и ушла. Преподобный отец, получив от неё новую тёплую зимнюю куртку, не знал, куда смотреть. Всего два дня назад он устроил очередной скандал её мужу. Два полудурка лаялись среди груды железа во дворе. Зато от сына-жлоба всегда в восторге – тот подарил ему, видите ли, курительную трубку да ещё шейный платок. Похоже, из своего гардероба. Похлопал по плечу: «Теперь ты, папа, настоящий писатель! С курительной трубкой!» А тот сразу сунул эту копеечную трубку в рот. Сидел гордый. Э-э, писатель. Где будешь курить-то её? На велотренажёре? Накручивая педали? Да-а, бедная Ирка. Бедная мартышка. Иметь такого дурака отца.
Ближе к обеду лорд с женой приоделись и отправились с визитом к Герману Ивановичу Зиновьеву, Генеральному директору. Живущему в трёхэтажном особняке у моря. Отправились поздравить с Новым годом и зафиксировать полную свою преданность и благодарность. Подхалим с женой. Просим любить нас и жаловать!
Для картонных сумок с подарками у мужа и жены, казалось, не хватало рук. Сам лорд к тому же удерживал под мышкой тяжёлую коробку с чайным сервизом. На сколько персон – об этом остающимся старухе и старику знать не положено.
Тянули шеи, смотрели в окно, как внизу сын с шофёром загружали всё в такси, как захлопнулись, наконец, и поехали.
Жена повернулась к мужу:
– Ну, скорей раскуривай подаренную трубку. А шейный платок – я надену. На свою бабью глупую голову.
Агеев нахмурился:
– Зря ты, Маша. Ему же необходимо это всё. Для карьеры. Как ты этого не понимаешь.
– Да где уж нам понять. Где! – сразу взвилась Мария. – Двум недоделанным. Приехавшим в рай.
Мария ходила, не могла справиться со злостью.
– Вот что. Давай собирайся и собирай детей – идём к Ирине. Тоже поздравим. Она приглашала.
Агеев сразу сник. Жена прищурилась:
– Что, нашкодил там недавно и опять, как кот, в сторону?
– Да нет. Отчего же. Я пойду.
– Вот и отлично. Куртку подаренную надень. Ирине будет приятно. Но не вздумай там опять с Валерием!
Да нет. Чего уж. Перемирие держать буду. Как в Донбассе. Куда ж тут? Раз праздник…
Выбежавшая за ворота в одной душегрейке Ирина увидела святочную умилительную картинку – зимний краснощёкий дедушка в раздутой куртке с такой же раздутой внучкой на руках и зимняя бабушка в облезлом пальто с надувным внуком за руку. И сияющее солнце в вышине. От матового льда дороги отблескивает.
– Да милые вы мои! – по-простонародному запела учительница средней школы. Окончившая в своё время пединститут с красным дипломом. Распахнула калитку: – Да заходите скорей. Да ждём вас не дождёмся!
Пока хозяйка управлялась на кухне, раздевали детей, сами раздевались. Юлечка в шерстяном костюмчике, в тёплых пинетках, будто в лаптиках, сразу по-детски неуклюже заспотыкалась к Валерию. Но тот чесанул от неё и захлопнулся в спальне. «Гон-гон», – недоумевала девчушка и показывала на закрытую дверь. «Дядя Валера переодевается, – подхватила племянницу Ирина, целуя в пухленькие щёчки. – Ах ты моя милая!» Ребёнок с готовностью зазвенел.
Без женщин в комнате, будто на сцене в театре, сразу началось быстрое перемещение остальных актёров. Мгновенно возникла новая мизансцена – Валерий независимо сел на диван, кинул ногу на ногу, Ваня замер
